Лекции по истории средних веков

«Христианин сначала отказался от исполнения муниципальных обязанностей, потом отказался от звания декуриона. Чтобы остаться христианином, он должен был перестать быть гражданином. Тогда устрашенное правительство стало издавать суровые законы, стало возвращать беглецов в курии; определяло как обязанность, что каждый собственник земли в 25 югеров должен быть куриалом. Христианин продал свою землю, отдал ее в пользу церкви, сделался бедным; законы воспретили эту продажу и эти пожертвования. Они пригвоздили человека к курии, они принуждали всех быть магистратами по очереди. Тут-то и потерял силу муниципальный строй. Муниципальные обязанности, как невыносимая тяжесть, давили не только на материальные средства, но и на совесть христианина. Их возненавидели, их проклинали. Страстное сочувствие обращено было к церкви, курия же внушала только отвращение. Смертный приговор муниципальному строю в его прежнем виде был произнесен: он погибал, несмотря на строгие меры императорского правительства, направленные к его поддержанию».

Таким образом, Фюстель де Куланж наглядно объясняет связь между распространением христианства и падением муниципального строя.

Еще лучше, яснее, глубже и художественнее изображает Ренан этот интересный процесс внутренней социальной жизни империи. Большой отрывок из его последнего сочинения «Mark Aur`ele»²⁴

мы позволим себе привести в переводе.

«По мере того как Римская империя приходила в упадок, христианство поднималось. В продолжение III в. христианство сосет, как вампир, древнее общество, подрывает все его силы и приводит его к тому общему расслаблению, против которого напрасно борются патриотические императоры. Христианству незачем было нападать открытой силой: достаточно было только запереться в своих церквах. Оно мстит за себя, переставая служить государству, ибо оно удерживает почти для одного себя основания (принципы), без которых государство не может существовать. Это та самая великая война, которую ведут против государства наши консерваторы. Армия, магистратура, общественная служба имеют нужду в известном количестве серьезных и честных элементов. Когда классы, которые могли бы доставить эту серьезность и эту честность, замыкаются в воздержании, страдает все тело.

Церковь в III в., захватив в свою пользу все, истощает гражданское общество, отнимает у него кровь, водворяет в нем пустоту. Малые (христианские) общины убили большое (римское) общество. Античная жизнь, жизнь вполне внешняя и мужественная; жизнь, проявлявшаяся в военной славе, героизме и цивилизме, жизнь форума, театра, гимназий – побеждена жизнью еврейской, жизнью антивоенной, любящей тень, жизнью людей бедных, сидящих взаперти. Политика не предполагает людей слишком отделившихся от земного. Когда человек решается искать только неба, он не имеет здесь, на земле, отечества. Нацию составляют не монахи или аскеты; ненависть и презрение к свету не готовят к борьбе с жизнью. Индия, которая из всех стран наиболее погружалась в аскетизм, представляет с незапамятных времен землю, открытую для всех завоевателей. То же самое в некотором отношении было с Египтом. Неизбежное последствие аскетизма есть то, что он заставляет рассматривать все не относящееся к религии – ничтожным и пошлым. Воин, правитель в сравнении со священником – грубые существа; гражданский порядок является только как гнетущая тирания. Христианство улучшило нравы древнего мира, но с точки зрения военной и патриотической оно разрушило древний мир. Гражданская община и государство могли впоследствии существовать рядом с христианством, лишь только заставив его подвергнуться самым глубоким изменениям.

«Они живут на земле, – говорит автор письма к Диогнету, – но в действительности их отечество на небе». В самом деле, когда у мученика спрашивают о его отечестве, он отвечает: «Я христианин». Отечество и гражданские законы – вот, по Клименту Александрийскому, тот отец и та мать, которых должен презирать настоящий гностик, чтобы сесть одесную Бога. Христианин затруднен и неспособен, когда речь идет о мирских делах; Евангелие образует верных, а не граждан. То же самое было и в исламе, и в буддизме. Господство этих двух всеобщих религий покончило со старой идеей отечества. Не было больше ни римлянина, ни афинянина: только христиане, магометане, буддисты. Впредь люди будут распределяемы по их культу, а не по их отечеству; их будут разделять ереси, а не вопросы национальности.[38]

Вот что видел ясно Марк Аврелий и что сделало его так мало благосклонным к христианству. «Лагерь благочестия», эта новая «система отечества, основанного на Божественном слове» (Ориген), не имеет ничего общего с римским лагерем, который никак не помышлял приготовлять своих граждан к небу. Церковь в самом деле признает себя совершенным и полным обществом, высшим, чем общество гражданское; пастырь имеет более значения, чем магистрат.