Лелейская гора

Неда призадумалась и наконец решилась: да, она идет, теперь ей выбирать не приходится. Сроду она не видывала этой Межи, но, уж конечно, ей там будет не хуже здешнего. Хуже просто не может быть, а выходит - будет лучше. Так она и выложит свекрови напрямик: ухожу, ухожу от тебя, лучше к дьяволу в пасть, чем с тобой!… Завтра же утром все поломает, надоело ей канителиться. Продукты Неда отправила два дня назад, скотину старуха спустит сама, а за вещами пускай присылают наемного работника с лошадьми…

ВАСИЛЬ И ОГОНЬ

Водовороты и бури, мутные воды и людские скопления, как и всякое нагромождение заслоняющих друг друга предметов, плохо поддающихся зрительному охвату, могут быть познаны слухом до самых глубин. Проникая порой до дна, слух исследует мрачные бездны, где безумства отгремевших сражений смешались в чудовищном хаосе с предвестниками грядущих побоищ, в которых погибнет и правый и виноватый. Всю ночь напролет в ушах моих стоит рев битвы и верещание коней под завывание бомбардировщиков; я слышу, как хлещут бичи пулеметных очередей и свищут уже затупившиеся мечи, валя направо и налево груды мертвых тел, улюлюканье и лай собачьей своры, пущенной вдогонку отступающим, и дикие вопли людей, гибнущих под колесами ими же самими спущенной под гору колесницы. Но слух мой больше не выдерживает этой музыки, безумство звуковой фантасмагории становится невыносимо, я отгоняю ее кулаками, отпихиваю ногами, ищу, за что бы зацепиться глазом и выключить слух.

И нету больше звуков - вокруг меня мокрый лес, осень, уныние да грустное ощущение неминуемой утраты, растущее по мере того, как я спускаюсь в долину. Я теряю серебристую ризу одиночества, призрачный дар свободы, которая, сомневаясь и жаждая услышать слово одобрения, толкала меня на путь насилия. Я мог бы примириться с этой двойной потерей, получив взамен нее что-нибудь более ценное, но внизу меня ждали Василь и товарищи и бесконечные прения по поводу того, что я недоучел и не продумал …

Я встал, обхватив руками ствол, но в моих объятиях он оставался по-прежнему деревяннобезучастным, холодным, мокрым и немым - мои волнения не трогали его. Я не двигался с места, пропуская моих спутников вперед. Пусть идут. Они получили от меня больше, чем могли ожидать. Неда прошла мимо, не сказав мне ни слова - она все поняла и согласилась со мной. Якша прошел было, но вернулся:

- Что с тобой, Ладо?

- Ничего особенного, Якша. Я тоже имею право постоять.

- Ты не ушибся?

- Нет, просто делаю кой-какие расчеты в уме. И прежде всего пытаюсь понять: надо ли к ним идти. Да или нет?

- Воздержавшийся раскается точно так же, как и павший.

- Следовательно, это безразлично.

- Для нас не безразлично, поскольку выбор уже совершен.

Да, выбор уже совершен. Надо уметь отдавать всего себя без остатка, отказываясь от индивидуальности, уметь сливаться с общей массой, становясь безыменной частью единого целого, призванной исполнять приказания, или томиться ожиданием в резерве, вне зависимости от твоего отношения к настоящему составу штаба. Все это достаточно неприятно, но без этого невозможно обойтись. Невозможно, ибо в этой войне не в чести поединки, как бывало во времена турецкого ига, здесь строй идет против строя, используя в борьбе заимствованный друг у друга боевой опыт, и военные хитрости, и агитационные уловки, с помощью которых обеспечивается наиболее эффективная мобилизация и закабаление рабочих рук, оружия, душ, техники, раненых, детей, скота, старых гор, новейших песен и дьяволов. Строй врубается в строй с лязгом, скрежетом, ревом, напирая и атакуя и не давая мертвым покинуть ряда, покуда они еще могут служить мишенью или заслоном. Но все же нам гораздо лучше, чем нашим противникам: томительное ожидание нам скрашивают сладостные мечты о прекрасном будущем и ласковом свете солнца, которое непременно появится из туч; а кидаясь в бой, мы убиваем и отдаем свои жизни за коммунизм, за этот вдохновенный синтез мечты и здравого смысла.

Мы перешли с десяток бешеных потоков по шатким мосткам поваленных деревьев - больше на нашем пути нет ни мостов, ни потоков. Остановились на поляне. Дождь незаметно прошел, и только с ветвей еще падали капли. Глухо шумела река, над ней поднимался туман, угрожающе наползая на лес, перекатываясь и клубясь. В прорывах облаков показались звезды и, побледнев, погасли. Кротовые кочки на лугу превратились в клокочущие ключи, выплевывая воду на траву, они булькали и, опорожнившись, затихали. Мы идем по пояс в сырости, но это нас ничуть не беспокоит: если утром будет солнце, наша одежда мгновенно высохнет. А муку мы обязательно перетащим в другое место, я не позволю разводить в моей спальне затхлый дух старой мельницы и крыс. Зима с ее холодами и тревогами еще далеко - у нас еще бабье лето в запасе, а это целые десять дней, а может быть, и больше. Возможно, даже месяц, целый месяц с белыми утренниками, и мало ли какие изменения могут произойти за этот месяц. Может быть, они уже произошли, а мы об этом ничего не знаем, да и поди-ка что-нибудь узнай на нашей верхотуре - как же!..