Лень, алчность и понты

Так или иначе, но Афанасию понравилось бывать в этом доме. Вся мебель и все предметы были здесь пропитаны каким-то старинным запахом, непонятным и влекущим. Да и дядя Ося был ещё тот жук - старый-то старый, а с порывами похлеще, чем у иных юнцов. У него была тридцатитрехлетняя любовница, которая приходила к нему раз в неделю по четвергам. И в эти дни Сиплярский был вынужден где-то перекантоваться, обычно он шел к Афанасию.

... Дядя Ося вернулся, и глаза у него были красными.

- Идеалист вы, Афанасий. А я сентиментальный старик. Да, я люблю жизнь, люблю природу, книги, люблю думать, работать. Но в людях я не уверен. Вот даже вы, порядочный, умный, пытливый молодой человек, но ведь и вы против меня воюете, разве не так?

- Ну, это громко сказано.

- Я о своих еврейских корнях. Ведь вы с опаской, с оглядкой ко мне относитесь...

- Да что вы в самом деле!

Старик покачал головой и упрямо сказал:

- Нет, вам нужно определиться. Вы не закрывайте этой темы, ведь я и сам хочу о ней говорить, сколько можно прятать голову в песок, как страусы. Нельзя закапывать интерес, если он возникает. Я вас прошу, не закапывайте эту тему!

От такого напора Афанасию стало не по себе. Он действительно давно перестал задаваться еврейским вопросом, ему и русского хватало.

- Ну, если вы хотите. Хотя здесь, возможно, и не о чем особо говорить.

- Мне это важно, я всю жизнь был космополитом, и только в последние годы серьезно занялся историей евреев...

- Опять про евреев! - это вбежал Сиплярский. - Дядя Ося, я тебя сдам в психушку! А ты, Афоня, не устраивай здесь геноцид, пошли, нас ждут!

- Ну куда ты его тащишь, дай поговорить спокойно!

- Сейчас наговоришься, вон, к тебе родственнички пожаловали.

В дом ввалилось человек десять - тетки, дядьки, племяши и племянницы, Симочки, Лялечки, Фенечки и Гашечки. Гвалт поднялся вселенский. Дядя Ося только и успел подать Афанасию руку и попросил заходить.

- Врет он все тебе, ты ему не верь, - на ходу говорил Александр Антонович, - ты для него просто непонятный, он думает, что ты что-то скрываешь или от кого-то скрываешься. Совсем рехнулся, козел старый! Расист долбаный! Недавно мне говорит: ненавижу я вас, евреев! Ха-ха-ха, еврей еврею, представляешь? Анекдот!

- А куда мы идем?

- Да тут сабантуйчик намечается. Люди разные, выпьем, пообщаемся. Там у одного журналиста день рождения, корреспонденточки будут разные.

- Да мне-то неудобно...

- Брось, а хочешь, Ольгу возьмем?

- Нет, давай уж вместе.

День рождения, когда они вошли, был уже в разгаре. В одной комнате грохотала музыка, в другой кто-то выпивал, сидели в креслах в расслабленных позах.

- А где именинник-то? - вопросил Сиплярский.

- А сейчас будет, - узнал его один из гостей, - когда статью-то принесешь?

- Вот сейчас выпью и сбегаю, она у меня уже готова. Знакомьтесь, это Афанасий Никитин - большой ценитель женской красоты.

- Все мы большие...

Им налили, они выпили. Спиртного было навалом, а вот закуска - одни орешки да какая-то зелень.

Были и знакомые лица, мелькавшие по телевизору - режиссер документалист, ведущий программы, модный писатель. Но Афанасий не помнил их фамилий.

"Черт возьми, - думал он, - я же о каждом из них могу знать больше, чем они сами о себе, и получается, что я заговорщик в единственном числе. Потому что я могу не только знать, но и управлять каждым, как захочу".

Эта тайна приятно щекотала ему нервы.

Здесь демонстрировали непомерные амбиции и якобы собственные взгляды на жизнь. Но он-то знал, чего такие взгляды стоят и как легко их изменить.

Сиплярский вступил в какой-то спор о политике, где упоминались имена важных сановников, с которыми многие из присутствующих "еще вчера" встречались. С особым вниманием выслушивались мелкие бытовые подробности: какой кабинет, какой галстук, что ели-пили, кто с похмелья, у кого какая квартира и что в ней. Вообще, эта тусовка здорово смахивала на комсомольский междусобойчик - мало что изменилось, все та же затхлая двойственность получиновничьей жизни. Да и что могло измениться, что менять и кому?

- Я не люблю этих коллективных застолий. Как люди соберутся вместе, так перевоплощаются на глазах. Каждый, как в театре, что - то из себя изобразить пытается. Зачем, ты не знаешь?

Афанасий посмотрел в пьяные глаза говорившего. Неопределенного возраста, тот улыбался ему, показывая прокуренные зубы.

- Игореша. Модельер. Будем знакомы.

- Будем, - пожал Афанасий влажную вялую ладонь.

- Пойду, ещё потрясусь, - Игореша поплелся в "танцевальную комнату".

И прошел бы день рождения и забылся, если бы не этот Игореша. Минут через двадцать после его ухода из "танцевальной комнаты" выскочили возбужденные девицы и сообщили, что непонятно откуда сюда попавший свинья-Игореша наблевал на кресло.

- Да его Никита привел.

- А где Никита?

- С Веркой ушел.

- Вот скотина! Куда теперь его?

Вывели невменяемого Игорешу.

- Посадите его на улице, очухается, уйдет.

Так и сделали. Глаза у модельера были совершенно стеклянные.