Ленин

За рубежом Зиновьев был особенно близок к Ленину. Дружили одно время между собой и жена Зиновьева Злата Ионовна Лилина с Надеждой Константиновной. В своих воспоминаниях Крупская не раз упоминает Зиновьевых: «Приехали из России Зиновьев и Лилина. У них родился сынишка, занялись они семейным устройством»{105}. Григорий Евсеевич Зиновьев отличался тем, что весьма активно выполнял ленинские поручения, конфиденциально делился своими наблюдениями с лидером большевиков о положении в тех или иных группах революционеров, в частности обосновавшихся за рубежом. Как обычно всегда бывает, эмиграция не была однородной. Людей сплачивало или разъединяло не только политическое или идеологическое пристрастие, но и личные симпатии и антипатии. Пожалуй, Ленин любил Зиновьева больше всего за преданность ему самому. Правда, после октября 1917 года, хотя отношения между ними уже в ноябре нормализовались, у Ленина остались какие-то сомнения, которые он и выразил в «Письме к съезду». Случайно или нет, проницательно отмечает Г.М. Дейч, но «все дореволюционные письма Ленина Зиновьеву начинались, как правило, обращением «Дорогой друг!», «Дорогой Григорий!»… Послереволюционные письма и телеграммы носили более официальный характер: «т. Зиновьев!», «тов. Зиновьеву» и т. д.{106}

О послеоктябрьском охлаждении Ленина к Зиновьеву можно только предполагать, ибо духовный мир человека, особенно унесенного навсегда в вечность, – загадочный и холодный космос; исследователям остается лишь до боли в глазах вглядываться в далекие звезды, многие из которых давно погасли, но светятся отраженным светом…

Зиновьев, при всей его известности, достаточно загадочная фигура. Об этом тучноватом, рыхлом, с одышкой человеке говорили много лишь в «ленинское время». После смерти вождя Зиновьев как-то быстро сник, недаром меньшевики называли его оруженосцем Ленина. Этот внешне флегматичный вождь преображался, лишь когда выходил на трибуну. Зиновьев говорил всегда с огромным подъемом. Его сильный голос красивого, звонкого тембра доминировал над залом, над толпой, и, казалось, он создан для митинговых площадей. Как писал А.В. Луначарский, «Зиновьев не может в своих речах быть таким богатым, часто совершенно новыми точками зрения, как истинный вождь всей революции – Ленин; он, разумеется, уступает в партийной мощи, которая отличает Троцкого. Но за исключением этих двух ораторов Зиновьев не уступает никому»{107}. Заметим, что Зиновьев не терял этих качеств оратора, когда, допустим, выступал на немецком языке на конгрессе Коминтерна или на партейтаге в Германии. Но Зиновьев, хотя написал (и «наговорил») очень много, не может быть представлен как глубокий писатель и публицист.

Однако при всей бесцветности его книг, точнее, материалов к ним в работах Зиновьева содержатся порой довольно интересные наблюдения о вожде. В своих «Воспоминаниях» о жизни и деятельности В.И. Ленина Зиновьев пишет, что уже 25-летним будущий лидер русской революции «чувствует себя ответственным за все человечество, явно чувствует себя вождем (в лучшем смысле слова) рабочего класса и партии»… Автор воспоминаний воспроизводит очень интересное наблюдение: было ли ощущение у него, что Ленин призван к этой роли? Зиновьев отвечает на этот вопрос утвердительно: «Да, это было! Без этого он не стал бы Лениным…»{108}

Воспоминания писались, когда Зиновьев давно прошел зенит своей политической карьеры, когда Сталин быстро набирал силу. В этом смысле интересны записи автора о смерти Ленина. Маркс умер окончательно тогда, заметил Зиновьев, когда умер его наследник – Энгельс. «А вот с Лениным вышло иначе. После него не осталось Энгельса, но он и не умер вовсе… А в то же время во многом вышло хуже, нежели с Марксом». Немного позже Зиновьев просто проговаривается: «ошибка» завещания – неточно представил себе, как будет все выглядеть без него…{109}

Здесь Зиновьев смело и прямо пишет (на него не похоже), что Сталин не Энгельс и что «во многом вышло хуже». Думаю, оставляя на бумаге эти строки, Зиновьев (как Каменев, Троцкий, вероятно, Бухарин и некоторые другие) не мог себе простить, что они позволили захватить штурвал гигантского судна форменному пирату, который, монополизировав право на Ленина, быстро превратился в абсолютного диктатора. Зиновьев не мог забыть, что в 1917-м и позже он относился к Сталину снисходительно, просто как к представителю «нацменов». На менторские, покровительственные замечания Зиновьева Сталин редко реагировал, предпочитая отмалчиваться. Когда в «партверхушке» шли разговоры, обсуждения, кого из большевиков рекомендовать председателем создаваемого Интернационала, Зиновьев между делом заметил (а Сталина это больно укололо):

– Нужен человек с европейской культурой, знанием языков…

Как мы знаем, первым председателем Коминтерна и стал сам Г.Е. Зиновьев… Он был страстным сторонником экспорта российской революции в другие страны, особенно в Германию. Ленин соглашался с этой авантюрной стратегией. В январе 1920 года вождь большевиков требовал: