Ленин

Молодые инженеры вынуждены были их ремонтировать и носить воду из уличных кранов в ведрах; выстаивать часами в очередях, ожидая установленную новым законом порцию керосина и угля для разогрева, хлеба и других продовольственных продуктов.

Инженеры вначале мобилизовали всех рабочих и совместными силами поддерживали порядок в доме, ремонтируя то, что выходило из строя.

Такое положение вещей продержалось едва с месяц. Один из рабочих, которому потребовался кусок трубы для дома, попросту открутил его от фабричной машины. Партийный товарищ донес на него большевистскому комиссару. Рабочий был арестован, обвинен в краже народного имущества и после этого наказан.

И для Болдырева не прошло это безнаказанно. В их комнатах провели обыск, во время которого были отобраны все дорогие вещи. Петр за то, что велел рабочему найти кусок трубы, был заключен в тюрьму Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по Борьбе с Контрреволюцией и Саботажем (или ЧК) на улице Гороховой.

Прокурор, постоянно пьяный подметальщик улиц, неустанно обещал арестованному буржую, что прикажет его расстрелять, и грозил во время судебного расследования револьвером, то и дело приставляя его к груди и лбу молодого инженера.

К счастью, рабочие и мастера с фабрики, на которой работал Петр, подали прошение о его освобождении. Петр Болдырев через две недели вернулся домой и, усмехаясь загадочно, шептал родителям и брату:

– Нагляделся я в ЧК на разные красивые вещи и прошел прекрасную школу…

Не хотел, однако, рассказывать дома о подробностях. Опасался рабочих, которые охотно подслушивали под дверями. Можно было ждать доноса, так как между квартирантами Болдырева такие случаи уже в результате ссор происходили.

Во время прогулок по городу Петр рассказал отцу, что в этом наивысшем суде, где вершилась пролетарская справедливость, царили ужасные условия, вопиющие к небу об отмщении.

Ежедневно расстреливали людей без суда, допускались провокации, как во времена политической полиции, выманивали деньги за освобождение людей из тюрьмы, били арестованных; издевались таким способом, о каком в наиболее мрачных периодах царизма не слышно было никогда.

– Обращаю внимание на то, что кто туда попадет, должен сразу заказать для себя гроб и панихиду! – шептал с усмешкой Петр. – Только случайно можно выйти целым из этого мрачного приращения справедливости.

С ужасом они смотрели на себя, объясняясь только взглядом и шепча:

– Плохо! Очень плохо!

Господин Болдырев среди бесчисленных больших и малых неприятностей, хлопот, обысков, тревоги и ежедневной опасности для семьи и собственной жизни как бы совсем забыл о запоздалой любви, еще недавно так крепко держащей его в своей власти.

Однажды, проходя Невским проспектом, вспомнил он об очаровательной Тамаре. Перешел через мост и направился в сторону дома, где нанял год назад уютную квартирку для танцовщицы.

Удивился, что на его звонок открыла ему двери та самая горничная, которую знал он издавна. Знал, что новый закон запрещал использовать наемную работу и за неподчинение этому сурово карал.

«Рискует Тамара», – подумал Болдырев и спросил горничную:

– Дома ли Тамара?

Сметливая девица опустила глаза и, усмехнувшись двусмысленно, ответила приглушенным голосом:

– Госпожа дома, только не может никого принять… Только что прибыл к ней комиссар нашего района, стало быть…

Болдырев не слушал дальше. Понял все. Доносились до него взрывы веселого смеха, игривый щебет Тамары, возбужденный мужской голос и даже, как ему показалось, эхо поцелуев, приглушенное звоном стекла.

Он бросил взгляд на вешалку и усмехнулся. Висели там кожаная шведская куртка и такая же шапка с большим козырьком – излюбленный костюм новых комиссаров, – а также сабля и портфель – неотъемлемый символ власти коммунистов.

– Пожалуйста, передайте госпоже, что был, чтобы передать ей пожелания счастливой жизни, – промолвил он с откровенным смехом. – К сожалению, не могу дать девушке никаких чаевых, так как у меня ничего нет!

Снова засмеялся и вышел. Остановившись на первом этаже, схватился за бока и взорвался смехом, покатываясь и потирая руки. Уже давно его так ничего не забавляло. Стукнувши несколько раз пальцев в лоб, вышел он на улицу.

Ему предстояла длинная дорога пешком.

Такси были реквизированы с первых дней Октябрьской революции, пролетки и трамваи еще не курсировали, так как извозчики, кондукторы и механики постоянно вели дебаты, становясь на сторону Совнаркома и ее председателя, товарища Ленина. Среди политических споров неистовствующая толпа забывала даже о том, что получала полфунта скверного хлеба в день, а о водке не смела мечтать, так как за ее питье бросали в тюрьму. Впрочем, продаваемая тайно, она достигала чрезмерно высокой цены, доступной исключительно советским бюрократам.

Болдырев, измученный долгой прогулкой, вернулся домой вечером и, заметив озабоченное лицо жены и беспокойство в ее вопрошающих глазах, притянул ее к себе, поцеловал в висок и шепнул весело:

– Будь спокойна, Маша! Все хорошо… Конец всему, что тебе отравляло жизнь, а меня бесчестило. Конец навсегда!