Ленин и Сталин в творчестве народов СССР

Густая его шевелюраЗасеребрилась давно.Дрожал перед ней ПетлюраИ хмурил брови Махно.Слащев на всех перекресткахНазначил цену бойцу,Решив, что такой прическеПеньковый галстук к лицу.И тот, и другой, и третийС крапленных шли козырей.Проставили все на свете,И были биты в игре.А он по студеным росамЛетал со своим полком.Пошел на войну матросом,

Вернулся большевиком.Куда его ни бросали?Каких он ни делал дел?Водил табуны на Сале.В правлениях трестов сидел.Снимал корабли с причала.Солил за Вяткой грибы.Везде его выручалаБольшая правда борьбы.Ему опускать глаза лиПод взглядом большого дня?Куда ни посмотришь — в залеСидит боевая родня.Партийцы сталинской складки.Строители и вожаки.От Ладоги до Камчатки

Сбились его земляки.Под гулким куполом сводов,В мельканьи блуз и петлицСкрестился ветер заводовС колючим ветром границ.Ему ли не волноваться,Не чувствовать в сердце дрожь,Когда в ураган овацийУверенно входит вождь,Когда в потрясенном залеЗнакомой походке вследГремит «Да здравствует Сталин,Великий мастер побед!»Ведь там, в полях, на толоках,Колхозы в бой выводя,

Он локтем чувствовал локотьТоварища и вождя.Сжигая сон на привале,В степной предутренней мгле,Он сердцем чуял, что СталинВот так же не спит в Кремле.И ноги ступали твердо,И речь лилась горячей,И прыгали фары «форда»Сквозь чад посевных ночей.В дремоте мутной и зыбкойСпеша на шум голосов,Он шел за этой улыбкой,Пробившейся из-под усов.Он шел за этой походкойПо теплой и влажной земле,

Чтоб радость его и гордостьОтметилась там, в Кремле.Чтоб радость его и гордостьСтроителя и вожакаВошла надежно и твердоВ победный отчет ЦК.Ну, как же не волноваться,Не чувствовать в сердце дрожь,Когда над морем овацийСтоит на трибуне вождь?

М. Шолохов. Письмо Сталина

(Отрывок из романа «Поднятая целина»)

Есаул Половцев вынес седло. Вышли. Взяли лошадей. Тронули рысью. Речку переехали за хутором вброд. Всю дорогу Половцев молчал, курить воспретил и ехать велел не по дороге, а сбочь, саженях в пятидесяти.

В Войсковом их ждали. В курене у знакомого Якову Лукичу казака сидело человек двадцать хуторян. Преобладали старики. Половцев со всеми здоровался за руку, потом отошел с одним к окну, шепотом в течение пяти минут говорил. Остальные молча поглядывали то на Половцева, то на Якова Лукича. А тот, присев около порога, чувствовал себя среди чужих, мало знакомых казаков потерянно, неловко…

Окна изнутри были плотно занавешены дерюжками, ставни закрыты, на базу караулил зять хозяина, но, несмотря на это, Половцев заговорил вполголоса: