Ленин ПСС издание 5 том 29

Наконец, не нравилась Чернышевскому и исключительно национальная постановка того вопроса, в котором Чернышевский видел, прежде всего, вопрос экономический. В статье «Национальная бестактность» («Современник», 1861 г., июль), направленной против львовского «Слова», Чернышевский резко напал на излишний национализм этого органа. «Очень может быть, что при точнейшем рассмотрении живых отношений, - писал он, - львовское «Слово» увидело бы в основании дела вопрос, совершенно чуждый племенному вопросу, - вопрос сословный. Очень может быть, что оно увидело бы и на той и на другой стороне и русинов, и поляков - людей разного племени, но одинакового общественного положения. Мы не полагаем, чтобы польский мужик был враждебен облегчению повинностей и вообще быта русинских поселян. Мы не полагаем, чтобы чувства землевладельцев русинского племени по этому делу много отличались от чувств польских землевладельцев. Если мы не ошибаемся, корень галицийского вопроса заключается в сословных, а не в племенных отношениях».

Взаимная вражда народностей, входящих в состав Австрии, тем более должна была казаться Чернышевскому бестактной, что венское правительство тогда, как и прежде, извлекало из нее большие выгоды. «Как подумаешь хорошенько, то и не удивляешься долголетнему существованию Австрийской империи, - писал он в политическом обозрении той же книжки «Современника», где помещена статья

«Национальная бестактность», - еще бы не держаться ей при таком отличном политическом такте связанных ее границами национальностей». Австрийские немцы, чехи, кроаты и, как мы видели, русины одинаково казались Чернышевскому «несообразительными». Он боялся, что в особенности испытанная в 1848- 1849 гг. славянская «несообразительность» снова зайдет очень далеко. В начале шестидесятых годов Венгрия вела упорную борьбу с венскими реакционными централи-

538

В. И. ЛЕНИН

стами. Недовольство венгров дошло до такой степени, что одно время можно было ожидать в их стране революционного взрыва. Наш автор не раз высказывал в своих политических обозрениях то опасение, что, в случае революционного движения в Венгрии, австрийские славяне опять явятся покорными орудиями реакции. Тогдашняя тактика многих славянских племен Австрии способна была только усилить подобные опасения, так как австрийские славяне позволяли себе хвалиться той позорной ролью, какую они играли в событиях 1848-1849 гг. Строго осуждая эту тактику, Чернышевский доказывал, что им выгоднее было бы, наоборот, поддерживать врагов венского правительства, от которых они могли бы получить очень существенные уступки. Это говорил он по поводу отношений кроатов к венграм, это же повторял и русинам. «Сословная партия, враждебная русинам, - читаем мы в статье «Национальная бестактность», - готова теперь на уступки... Вот об этом-то и не мешало подумать львовскому «Слову»; быть может, уступки, на которые искренне готовы люди, кажущиеся ему врагами, может быть, эти уступки так велики, что совершенно удовлетворили бы русинских поселян, а во всяком случае несомненно то, что эти уступки гораздо больше и гораздо важнее всего, что могут получить русинские поселяне от австрийцев»...

Наконец, в первой части романа «Пролог» изображается дружеское отношение

Волгина к Соколовскому (Сераковскому?). Волгину нравится беззаветная преданность Соколовского своим убеждениям, отсутствие в нем себялюбивой мелочности, умение владеть собой, соединенное с страстной горячностью истинного агитатора. Волгин называет его настоящим человеком и думает, что наши либералы могли бы многому у него поучиться. Все это очень интересно*, но и это нисколько не разъясняет практиче-

До сих пор «Социал-Демократ» № 1, с. 158

NB

NB

* Волгин особенно ценил в Соколовском его «рассудительность», проявившуюся в том, что в 1848 году на Волыни он один, между всеми своими единомышленниками, не потерял головы и совершенно хладнокровно обдумал шансы вооруженного восстания, оказавшиеся близкими к нулю.

539

ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ Г. В. ПЛЕХАНОВА «Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ»

ских отношений Чернышевского к польскому делу.

Чернышевскому было тогда около 34 лет. Он находился в полном расцвете своих умственных сил, и, кто знает, до какой высоты он мог бы подняться в своем развитии! Но уже недолго оставалось ему жить на свободе.

Он был признанным главой крайней партии, чрезвычайно влиятельным проповедником материализма и социализма. Его считали «коноводом» революционной молодежи, его винили за все ее вспышки и волнения.