Ленин. Соблазнение России

Нарком Сокольников призывал жить по средствам, а не печатать деньги, которые немедленно обесцениваются. Это ему принадлежат слова: «Эмиссия — опиум для народного хозяйства». Но чекисты все равно брали верх над финансистами. В результате возник товарный голод.

Можно сказать, что существовало два Дзержинских и один спорил с другим. Дзержинский-хозяйственник так и не смог преодолеть в себе чекиста. Но он видел, что в экономике что-то не ладится, и глубоко переживал неудачи. Феликс Эдмундович был крайне эмоциональным человеком. Наверное, для исполнения министерских обязанностей ему не хватало хладнокровия, терпения, цинизма и некоего равнодушия, которые спасают профессиональных чиновников от перегрузок.

«Дзержинский был человеком великой взрывчатой страсти, — писал о нем Троцкий. — Его энергия поддерживалась в напряжении постоянными электрическими разрядами. По каждому вопросу, даже и второстепенному, он загорался, тонкие ноздри дрожали, глаза искрились, голос напрягался и нередко доходил до срыва. Несмотря на такую высокую нервную нагрузку, Дзержинский не знал периодов упадка или апатии. Он как бы всегда находился в состоянии высшей мобилизации. Дзержинский влюблялся нерассуждающей любовью во всякое дело, которое выполнял, ограждая своих сотрудников от вмешательства и критики со страстью, с непримиримостью, с фанатизмом, в которых, однако, не было ничего личного: Дзержинский бесследно растворялся в деле».

Положение его усугублялось тем, что он был лишен возможности, вернувшись вечером домой, найти успокоение в семейном кругу. Долгая тюремная жизнь по-своему искалечила его.

«Женщин же я, право, боюсь, — записывал он в дневнике 1 декабря 1898 года, находясь в ссылке в селе Кайгородское. — Боюсь, что дружба с женщиной непременно должна перейти в более зверское чувство. Я этого допускать не смею. Ведь тогда все мои планы, вся жизнь должна будет очень и очень сузиться. Я тогда сделаюсь невольником этого чувства и всех его последствий. Сдержать же себя тогда, когда данное чувство народится, будет уже слишком поздно. Петля уж так затянется, что сил моих не хватит порвать ее».

Он все-таки женился — на соратнице по подполью. Но, занимаясь революцией, он сам лишил себя радостей семейной жизни.

15 ноября 1911 года писал старшей сестре Альдоне из Кракова:

«Моя жена Зося пошла по моим следам — и попалась. Теперь уже год прошел, как она в тюрьме. В июне она родила там дитя — Ясика. Теперь был суд, и ей дали ссылку на вечное поселение в Сибирь… Не знаем, как быть с Ясиком. Я страшно хотел бы, чтобы он был со мной, но боюсь, что не сумею обеспечить ему должного ухода, так как не имею об том понятия… Может быть, ты знаешь кого-либо, кто проявил бы желание и имел бы время и был бы человеком, которому можно было бы доверить ребенка. Я еще не знаю Ясика, даже по фотографиям, однако так его люблю и так он мне дорог».

Естественная мысль о том, что в такой ситуации он как отец обязан позаботиться о сыне, а другие дела можно и отложить, ему и в голову не приходила. Да и не хотел он погружаться в быт, мелкие житейские дела.

Его жена Софья Сигизмундовна Мушкат, по словам очевидца, «суховатая, строгая, подтянутая», не пропускала ни одного партийного собрания и нравоучительно излагала свои мысли о том, что девушку с юности нужно учить домашнему хозяйству, труду», — вспоминает Нами Микоян, невестка Анастаса Ивановича Микояна, чья семья тоже жила в Кремле, где все еще находились квартиры руководителей страны.

Отношения с женой у Дзержинского были не лучшие. Семейная жизнь, похоже, не удалась. Засиживаясь за полночь с бумагами, он часто просил постелить ему в кабинете. Чувство неудовлетворенности собой и ситуацией в стране нарастало. За три недели до смерти, 3 июля 1926 года, Дзержинский жаловался члену Политбюро Валериану Владимировичу Куйбышеву, с которым был в дружеских отношениях:

«У нас не работа, а сплошная мука… Мы в болоте. Недовольства и ожидания кругом, всюду. Даже внешнее положение очень тяжелое. Англия все больше и больше нас окружает сетями. Революция там еще не скоро…

Я всем нутром протестую против того, что есть. Я со всеми воюю. Бесполезно… Я столько раз подавал в отставку. Вы должны скорее решить. Я не могу быть председателем ВСНХ при таких моих мыслях и муках. Ведь они излучаются и заражают! Разве ты этого не видишь?»

И Дзержинский приписал поразительную для председателя ОГПУ фразу: «Мне уже стало так тяжело постоянно быть жестким хозяином».

Он и главе правительства Алексею Ивановичу Рыкову уже официально написал письмо с просьбой освободить его от должности руководителя всей промышленности. Поведение Дзержинского, находившегося на грани нервного срыва, тревожило товарищей. Сохранилась переписка Куйбышева и Рыкова, серьезно обеспокоенных его состоянием.

Видя, что происходит с Дзержинским, Куйбышев предложил уступить ему свое место наркома рабоче-крестьянской инспекции: