Моральный уровень партийных чиновников был чрезвычайно низким: водка и самогон даже в рабочее время, вечерами игра в карты и кутежи. Молодая заведующая женским отделом райкома партии пригласила меня на собрание работниц-текстильщиц. Там она с энтузиазмом говорила, что советская власть дала женщине полную свободу. Но для нее самой “свобода” обернулась печальной стороной — она заболела венерической болезнью. После собрания, в частной беседе со мной, она с непривычной для меня откровенностью возмущалась: “Какая же райкомовская сволочь наградила меня?”»
В глазах народа большевистские начальники ничем не отличались от царских. Те же привилегии, то же барское отношение к людям. От желающих вступить в партию не было отбоя. Партбилет гарантировал то, что оставалось недоступным для остальных. Вот стихи из тогдашнего сатирического журнала:
Партийные работники заняли совершенно особое положение в обществе. Даже чекистам объяснили, что они не смеют интересоваться делами партийного аппарата.
В декабре 1921 заместитель председателя ВЧК Иосиф Уншлихт, начальник Секретно-оперативного управления Вячеслав Менжинский и начальник Административно-организационного управления Станислав Реденс подписали директиву, адресованную местным ЧК:
«Напоминаем, что всякая слежка за ответственными губернскими, областными и центральными партработниками строго воспрещается. Виновные в нарушении этого приказа будут строго караться».
Личные прегрешения прощались. Недопустимо было только выступать против линии партии.
Сталинский аппарат бесконечно тасовал кадры. Ответственный работник оставался на одной и той же должности не больше года. Как выразился один из старых большевиков: в ЦК работают «прямо-таки маньяки перебрасывания». Это был надежный метод борьбы с оппозицией. Делегаты XIV съезда в кулуарах оправдывали свое голосование против оппозиции страхом «попасть в Мурманск или Туркестан». Поддержка линии Сталина была необходимым условием продвижения по службе.
На местах образовали так называемые проверочные комиссии («провкомиссии») из «наиболее авторитетных» рабочих. Они безжалостно и фанатично исполняли указание Центральной контрольной комиссии — очистить партию.
«На поверхность общественной жизни, — отмечает Вилкова, — выплеснулись худшие черты тогдашнего, далеко “не чистенького”, рабочего класса. Стали культивироваться доносительство, подсиживание. Судя по документам, можно предположить, что проверочные комиссии получили негласное указание исключать из партии интеллигенцию, и прежде всего — еврейскую…».
Член ЦК Христиан Георгиевич Раковский, сторонник Троцкого, писал: «в низах против оппозиции пускались, главным образом, аргументы неудержимой демагогии… не стеснялись выезжать и на антисемитизме, и на ксенофобии, и на ненависти к интеллигенции и т. д.».
Под лозунгом борьбы с оппозицией из партии вымывался образованный слой. В результате у власти оказывались некомпетентные и необразованные люди. Троцкий выступал на ХIII съезде c серьезным докладом. Секретарь Нижегородского губернского комитета партии Николай Александрович Угланов с трибуны возмущался:
— Те длинные схемы, которые он нам рисует о плановом хозяйстве, они полуграмотным слоям рабочих, управляющих нашей страной, чрезвычайно трудны. Мы их не понимаем, как чрезвычайно было трудно понять и сегодняшнюю речь товарища Троцкого.
Сомнения не воспринимались. Новые партийные работники тянулись к Сталину, который ни в чем не сомневался и отличался умением давать на все вопросы простые и ясные ответы.
Насаждалась бездумная дисциплина: подчиняйся и не задавай лишних вопросов.
«Иерархия отношений при старом режиме была воспроизведена почти без всяких изменений, — пишет Владимир Бровкин. — Окрик “Ты понимаешь, с кем разговариваешь?” звучал в Советской России столь же привычно, как при старом режиме.
Партия Ленина была партией тех, кто хотел командовать другими. Они вели себя так, как, в их представлении, должно было себя вести начальство: окружить себя роскошью, отдавать приказы подчиненным, устраивать приемы и вечеринки и, конечно, принимать подношения… Это была партия карьеристов и ищущих власти бюрократов. Рядовые члены ее не знали и не понимали марксизма и не особенно им интересовались… Трудно вообще назвать эту организацию политической партией. Она превратилась в мобилизационное агентство, производящее кадры для государственной машины.