Глубокую борозду провело «Что делать?» в душе Александра Ульянова и еще более глубокую у его брата. Впечатление, произведенное на 17-летнего Ленина этой книгой при чтении ее в июле 1887 г. в Кокушкине, можно назвать потрясающим. По его образному выражению, она его «перепахала», уничтожив в нем прежнее, то равнодушное, то презрительное отношение к общественным вопросам. Ленин испытывал судороги отвращения, слыша о мистике и религии — «одной из самых гнусных вещей, которые только есть на земле». Тревожа его прах, скажем, что с помощью «Что делать?» он вошел в своего рода мистическое общение с душой, мыслями и чувствами своего брата, удавленного на виселице в Шлиссельбургской крепости. В 1891 г. в Самаре Ленин, вспоминая казнь брата, говорил Лалаянцу: «для меня, как и для всей семьи участие брата в деле 1-го марта было полнейшей неожиданностью». Эта тайна брата, им непонимаемого, часто встречаемого насмешкой, была теперь открыта и понята. От происшедшей через книгу связи живого с мертвым, впечатление, созданное «Что делать?», должно было быть у Ленина каким-то особенным, сильнее и острее, чем у других читателей. (В сущности, он был единственным настоящим читателем этой книги. —
У меня осталась в памяти пара случаев, по поводу которых он говорил: «Я думал: хватило бы у меня мужества на это? Пожалуй, нет».
Какие бы разумные реформы, полезные для народа, ни предлагали народники и либералы — Вл. Ульянов все отвергает. Это либеральное отношение, тогда как нужна революция, работа топором. В 1891 году Ульянов восставал даже против кормления голодающих крестьян. Он видел в этом либеральную слащавую сантиментальность, скрывающую низменное желание, подкармливая голодного мужика, отвести его от революции.
В мае 1889 года, вместо того чтобы лето провести, как до сих пор делалось, в казанском имении Кокушкине, Ульяновы отправляются в Самарскую губернию, на хутор вблизи деревни Алакаевки, в 50 верстах от Самары. Хутор купила мать Ленина в декабре 1888 года, даже не видя его. Эта покупка, сделанная при посредстве будущего мужа Анны Ильиничны, Марка Елизарова, служившего в то время в Самарском мировом суде, — довольно странная операция. Хутор занимал 83,5 десятины, из них четвертая часть была под оврагами, водой, дорогами. А так как за все имение было уплачено 7500 рублей, то десятина удобной, годной под пашню, земли обошлась в 123 рубля! Таких высоких цен в Самарской губернии не было и двадцать лет позднее… Уже цитированный проф. Волин указал, что на покупку хутора пошли деньги, вырученные от продажи дома в Симбирске. Это только его предположение, видимо, основывающееся на том, что будто бы Илья Николаевич Ульянов, умирая, никаких денежных сумм семейству не оставил. Анна Ильинична могла бы внести в этот вопрос полную ясность, но, следуя принятому всеми Ульяновыми правилу «прибедниваться» и о действительном своем положении никому не говорить, — она вместо этого отделывается туманными словами о том, что семья проживала «понемногу из оставшегося после отца». А у отца были и деньги, которые незадолго до своей смерти ему прислал очень его любивший и воспитавший его старший брат, живший в Астрахани и имевший там какое-то пошивочное предприятие. Можно сказать, что на эти деньги, а не на вырученные от продажи дома в Симбирске, был куплен Алакаевский хутор.
Покупая это именьице, мать надеялась, что Владимир Ильич заинтересуется сельским хозяйством. Но склонности у Владимира Ильича к последнему не было. Позднее, по словам Надежды Константиновны, он говорил ей как-то: «Мать хотела, чтобы я хозяйством в деревне занимался. Я начал было, да вижу, нельзя, отношения с крестьянами ненормальные становятся».
Матери хотелось, чтобы второй сын, занявшись делом, отвлекся от опасных увлечений, которые довели до виселицы Александра...
Мать Ленина, покупая хутор, хотела, чтобы сын вел хозяйство, и действительно в первый год по приезде в Алакаевку Владимир Ульянов этим занялся: был заведен скот, посеяна пшеница, подсолнух. Но, как потом Ленин рассказывал Крупской, — ведение хозяйства с обращением к крестьянам Алакаевки ставило его в «ненормальные с ними отношения».
Тем более что Владимир Ульянов однажды даже подал в суд на соседских крестьян, чей скот забрел на посевы хутора. (Это, кстати сказать, почти единственное дело, которое он выиграл, за всю свою юридическую практику. —