Ленинградская зима. Советская контрразведка в блокадном Ленинграде

К сожалению, увидеть его мне не удалось: когда я был в этом госпитале, Улыбочка был переправлен в другой, там ему должны были сделать какую-то сложную операцию. Я все повторяю эту фамилию и улыбаюсь, на душе как-то светлее делается.

Глава девятая

Инструкция абвера о вербовке агентов из иностранцев требовала, в интересах более глубокого взреза общества, ориентироваться на самый широкий диапазон намечаемых для вербовки кандидатур, так как одинаково ценными могут оказаться и агент-министр, и агент-горничная из респектабельного отеля.

В Мадриде у Акселя агентом, имевшим доступ в правительственные апартаменты, был буфетчик, разносивший министрам кофе и напитки. В Ленинграде Аксель упорно искал человека, похожего на мадридского буфетчика.

Однажды Горин привел Акселя в гости к сотруднице киностудии Нине Викторовне Клигиной. Красивая, молодая женщина, с легкими взглядами на жизнь и на мораль, она, как неуправляемая торпеда, могла оказаться возле самых неожиданных целей. И цели — возле нее.

Нина Викторовна была взволнована и немного напугана тем, что к ней в гости пришел иностранец. Она прекрасно знала, что на такие знакомства глядят косо. Но боже мой, почему обязательно нужно думать плохое?! Ее гость оказался интеллигентнейшим человеком, ученым, который о политике слова не хотел слышать. Это вообще был удивительный человек — он тактично и мягко расспрашивал про ее жизнь и необыкновенно внимательно и сочувственно слушал.

Гости пришли с шампанским, конфетами и коньяком. Мишка Горин, или, как она его звала, «паршивый адвокатишка», вел себя как обычно — говорил скабрезности и рассказывал смешные анекдоты о евреях. А доктор Аксель рассказывал потрясающие истории из жизни каких-то царей — любую бери и снимай кинобоевик. Он почтительно целовал ей руки и говорил, что ее унижают люди, не стоящие ее мизинца, что гордость в человеке затоптать нельзя и что — он знает — однажды она отомстит всем своим обидчикам…

В ее уютной комнате было полутемно — горела только настольная лампа, прикрытая синей материей. В радиотарелке, точно по заказу, чуть слышно мурлыкала джазовая музыка. Горин, утонув в кресле, пощипывал струны гитары и напевал себе под нос старинный романс «Я ехала домой». Нина Викторовна сидела рядом с Акселем на широкой тахте, ее большие глаза блестели в темноте, и она слушала, слушала без конца.

— Вы верите в линии судьбы на руке? — спросил Аксель.

— Я уже ни во что не верю, — грустно ответила она.

— Так нельзя… Так жить нельзя, — ласково сказал Аксель и, нежно поглаживая ее ладонь, продолжал: — А я верю в судьбу. И в то, что люди могут прочитать ее предначертания… Я был в длительной научной командировке в Мадриде. Вот как сейчас здесь, в Ленинграде. В Берлине оставалась женщина, которую я очень любил. И в Берлине жил мой учитель, профессор, который тоже любил эту женщину. Я, конечно, догадывался, почему он отослал меня из Берлина и на такой долгий срок, и скоро узнал, что они готовятся к свадьбе. Это было нечестно, но я был бессилен изменить ситуацию. Однажды на мадридской улице ко мне пристала нищая цыганка: дай погадаю. Я дал ей руку. Она сказала: в твоем сердце горит злой огонь, но уже третий день он горит напрасно… Вскоре выяснилось, что за три дня до встречи с цыганкой они погибли в авиационной катастрофе — летели в Швейцарию, где должны были обвенчаться… Я знаю еще подобные случаи, но это было со мной…

— Боже, как интересно, — прошептала Нина Викторовна.

— Вы извините меня, Нина Викторовна, вы — красавица, умница, ну почему вы позволяете унижать себя? Горин пригласил меня к вам в гости, вы знаете, что он сказал?

— Но-но, я попросил бы… — послышался голос Горина.

— Видите, Нина Викторовна, теперь ему самому неловко… И это мне в вас, господин Горин, нравится, вы еще можете излечиться от цинизма.

— Я ничего плохого ей не делал, — сказал Горин.

— Беда в том, господин Горин, что вы не сделали ей ничего хорошего, — мягко, по-отечески ответил Аксель, и Нина благодарно пожала ему руку.

— Неужели вы можете мириться с унижением? — спросил Аксель, заглядывая в глаза Нины Викторовны.

— Так уж все у меня сложилось — козырная карта прошла мимо, — беспечно сказала она и рассмеялась, чтобы прогнать комок, подкативший к горлу.

— Хотите, я подскажу вам способ гордо выпрямиться? — продолжал Аксель.

Нина Викторовна подняла на него свои прекрасные глаза:

— Хочу.

Аксель долго молчал. Он уже знал цену Нине Викторовне, видел ее маленький встревоженный ум, ее увядшее честолюбие, ее мелкую, завистливую озлобленность. Конечно, все это, вместе взятое, в сочетании с ее редкой красотой тоже может пойти в дело. Что ж, попробуем оперировать ее понятиями.