Ленинградский панк

Нинка-дура замечательно подстригла Кузю. По квартире за тобой ходит микроскопический голодный лев с маленькой гривкой и огромной кисточкой на хвосте. Вы теперь два сапога пара. Клоун и его клоунская собака. Ты заметил эту метаморфозу только утром перед прогулкой. Хорош же ты был ночью. Про бритву стараешься не вспоминать. Стыдно.

Лежишь в ванне под душем. Просто лежишь и смотришь, как по твоему голубому телу в желтых синяках бесконечно стекает прохладная вода. Так тошно, что даже дрочить не хочется. На душе плохо, но вода эту скверну потихоньку вытягивает. Смывает. Ты – лягушка. Из анабиоза тебя выводит звонок в дверь.

Мурзилка сидит рядом с тобой на кровати. Прошла сюда решительно, села первая – прямо Жанна д’Арк какая-то. Ты сел рядом. Смотрите друг на друга. Она с участием – своими зеленущими глазами, ты делано безучастно. А может и не делано. Выгорел за ночь. На ней белая футболка и голубые джинсы. На тебе, вот же совпадение – белая футболка и джинсы. Трусы ты надевать не стал. И так еле вытереться успел. Волосы мокрые. На вертушке крутится пластинка, из колонок заунывно, но ритмично играют шведские романтики «Сикрет Сервис». Школьная дискотека какая-то. Может, тебе Мурзилку на танец пригласить?

– Бровь обязательно надо зашить, – голос у нее проникновенный и чувственный. Но ты этого еще не понимаешь. – Слышишь? Обязательно. Значит, не станешь мне рассказывать, что тут у вас случилось?

– У-у, не стану. – Ты мотаешь мокрой головой. Носу и брови это не нравится. – Я ведь тебе нравлюсь? Правда?

– Правда.

Ты встаешь и снимаешь с нее футболку. Берешь снизу и стаскиваешь через голову. Мурзилка послушно поднимает руки. Под футболкой голое девичье тело. Ты застываешь, завороженный плавными изгибами, белизной тонкой кожи, ее контрастом с темными упругими сосками. Видно каждую синюю венку. На фото у Больного было красиво, но сейчас гораздо красивее. Мурзилка встает и спускает джинсы на ковер. Под ними тоже только белизна и черный треугольник лобка. Ослепительно красивое, совершенно голое, беззащитное женское тело распростерлось перед тобой на твоей детской кровати. Да какая она Мурзилка, она – царевна-лебедь.

– Не смотри на меня так. Я стесняюсь.

Надо же. Больного не стесняется. А тебя… Мурзилка забирается под твою не очень свежую простыню. Ты скидываешь одежду, ныряешь к ней и окончательно теряешь ощущение реальности. Вы целуетесь – не как с Объектом, а как-то взахлеб, и ее нос тебе не мешает (может, потому что он курносый), и боль в твоем носу и брови делает ваши поцелуи только вкуснее и острее. Она все так же пахнет молоком, но сегодня еще какие-то сладкие цветочные запахи дразнят тебя, и ноги у нее такие же прохладные и уютные, как руки, а груди удивительно мягкие и помещаются в ладони. А там так горячо и мокро, и она совсем не стонет, как Нинка или Ленка. Может, ты что-то делаешь не так? На самом деле – все. Ты все делаешь не так. Но это не важно. Ей все равно хорошо. Ей главное, что это ты. И пусть вся эта неловкая возня останется там, под простыней, вместе с вашими первыми счастливыми стонами.

И это все? Ты в полном недоумении. Ты даже до конца не уверен, что был в ней. Но тебе было безумно приятно. Ты просто купался, нет – тонул в наслаждении эти полторы минуты. Полторы минуты! Да нет же – это твое очередное фиаско, Энди. Или все-таки нет? Ты смотришь на Мурзилку. Ее белоснежная грудь вздымается высоко и ровно. Глаза закрыты. На лице покой и счастье. А на простыне расплывается кровавое пятно. Красное на белом. Все белье теперь в крови. И подушка, и простыня. Этого еще не хватало. Ты сидишь на кровати, свесив ноги (словно собрался убежать), тупо смотришь на дело чресел своих и не знаешь, как реагировать.

– Не расстраивайся, – Мурзилка открывает глаза, и они светятся изумрудными лампочками. – Первый раз у всех обычно так быстро.

– Ты-то откуда знаешь? Ты же у нас, оказывается, девочкой была.

– Ну не мальчиком же, – Мурзилка кладет голову тебе на колени. – Чего ты так паришься? Из-за простыни, что ли? Не бойся, я застираю. Я знаю, Энди, что ты меня не любишь. Но я рада, что ты стал моим первым. Ведь я-то тебя люблю. А для меня это важнее, чем быть любимой. Как и для тебя. В этом мы похожи.

Что-то происходит с тобой. Ты еще не знаешь точно, что. Но точно знаешь, что оно хорошее. Оно наполняет тебя, когда ты смотришь на Мурзилку. Твои обида и жалость к себе перерастают в нежность к другому человеку. Ты любуешься ею. Тебе хорошо с ней. И твоя боль стихает. Она спасла тебя, Энди. «Знаю, что ты меня не любишь» – что за чушь? Ты сам еще ничего не знаешь, а она знает.

– Да хватит загоняться, Мурзила, – говоришь ты, непроизвольно гладя короткий жесткий ежик волос на ее голове. – С чего ты взяла, что я…

И тут звонит телефон, стоящий рядом с кроватью. Ты наклоняешься и берешь трубку.

– Привет, Андрей! – исключительно бодро, громко и оптимистично говорит трубка голосом Объекта.

– Ну, привет! – ошарашенно говоришь ты, нелепо пытаясь прикрыть трубку рукой.