Ленинградское время, или Исчезающий город

– Хватит, Довлатов, проявлять снобистское презрение к работникам нашего объединения. И не зови меня так, – отмахивалась журналистка.

– С другой стороны, – ответит тот, кого назвали Довлатовым, – сочинение стихов ко Дню военно-морского флота намного лучше, чем пьяный дебош. Поскольку у нас выпускают оптику, то и метафоризируют ею! Вот талантливая рифма: телескоп – микроскоп. А вот и бацилла модернизма: линз – клизм!..

Когда я зашел в редакцию, чтобы получить несколько экземпляров с вышедшим очерком, то человек по фамилии Довлатов оторвал глаза от рукописи, произнес:

– Прыжки, говоришь, в высоту с разбега? – и опять углубился в чтение.

Конечно, я был горд опубликованным очерком. Ходил по городу Ленинграду и всем показывал газету.

– Молодец, Володька, – сказал тренер Виктор Ильич Алексеев, – большое тебе спасибо.

И дома меня хвалили. Газета с публикацией постоянно находилась при мне.

А теперь про «Сайгон». Собиравшаяся там публика физически была довольно тщедушной. Поэтому запомнились мне трое мужчин двухметрового роста, возникавшие там эпизодически. Про одного говорили, будто он из отставных баскетболистов и жена у него финка из-за соседнего кордона. Второй верзила работал вроде журналистом в «Ленинградской правде». Выглядел он всегда как-то уныло. А третьим был Довлатов. В один из осенних вечеров того же года, успешно выменяв себе в коллекцию возле Инженерного замка виниловый альбом «Дежа вю» группы «Кросби, Стил, Нэш энд Янг» я зашел в кафетерий. Никого из знакомых меломанов не увидел. Но заметил экс-баскетболиста, стоявшего неподалеку от барной стойки в начале кафетерия. Там, где наливали коньяк. С ним беседовал тот самый Довлатов из «Знамени прогресса». В руке Довлатов держал авоську. Баскетболист выделялся совершенно фантастическим плащом из лайковой кожи. Журналист, одетый в неказистый плащ местного производства, в этом сильно товарищу уступал. Они выпили, и баскетболист ушел. Тут же возник верзила из «Ленинградской правды». Верзила держал под мышкой портфель. Довлатов увлек верзилу в дальний конец вытянутого кафетерия. Проходя мимо столика, возле которого я стоял, Довлатов, не обращавший на меня внимания, вдруг произнес заговорщицкую фразу:

– Следуй за нами, не оборачивайся.

Честно сказать, я обрадовался – меня, скромного автора, дебютанта, запомнили. И я проследовал, не оборачиваясь. Мне велели держать место у последнего столика. За ним, чуть отгороженный от посетителей, начинался посудомоечный отсек. Верзилы ловко пробились к буфетчице без очереди и через мгновение вернулись за стол с тремя тарелками, в которых призывно пахли люля-кебабы с рисом. Да еще и политые кетчупом.

– Это вполне себе еще молодой человек… – начал Довлатов представлять меня Унылому. – Напомни свое наименование. – Это уже мне.

– Владимир.

– Этот Владимир не графоман.

Унылый пожал мою руку и назвался Константином.

Бабушка-посудомойка принесла три чашечки.

– У меня завтра тренировка, – отказался я.

– А у нас сегодня, – ответил журналист из «Правды».

– И прямо сейчас, – добавил журналист из «Прогресса». – Тогда просто будешь нас загораживать.

– За что пьем? – Это Унылый.

– Как за что? За граждан города Кале! Тост сезона, – сострил Довлатов.

После я этот тост слышал во множестве компаний. Интересно, кто его придумал?

– А ты, мин хер, – сказал Довлатов Унылому, после того как они выпили по чашечке вина, – самый натуральный графоман и есть. Таких еще поискать!

– Это работа, Сережа, – коротко ответил Унылый и стал есть.

С люля-кебабом расправились мгновенно. Вино верзилы допили.

– Нашел я тебе, Вован, полезное дело, – обратился ко мне будущий классик. – Походи-ка ты в подмастерьях! Возьми авоську, храни ее до особых указаний. И никому не отдавай. А теперь мы все вместе отправляемся в «Соломон»!

Перешли Невский проспект. По соседству с Домом актера, большим светло-желтым дворцом с колоннами, располагался полуподвальчик-разливуха. По неясным причинам называли заведение библейским именем Соломон. Забегала туда публика самая разношерстная. От бродяг до полковников ракетных войск. Там не задерживались. Брали сто на сто, в сто граммов коньяка буфетчица наливала сто граммов шампанского. И конфеткой закусывали. Таких мест в Ленинграде имелось множество…

Вот мы в «Соломоне».

– Хохмишь все, – произнесла «Правда». – Я хоть деньги загребаю. Приходится, конечно, писать больше про совхозы Ленинградской области.

– И в это время настоящие события проходят мимо. – Довлатов зашуршал, разворачивая конфетку.

– Что ты имеешь в виду? – спросила «Правда».

– Вчера у токаря пятого разряда на Ленинградском металлическом заводе сорвало резец. Резец пробил оконное стекло и долетел до середины Невы.

– Редкий резец долетит до середины Невы… – хмыкнул Константин в ответ.

– Так точно… Но по Неве плыл прогулочный теплоходик. Резец пронзил сердце гражданке Кудимовой, которая оказалась работницей того же предприятия, знакомая, а ходят слухи – и бывшая возлюбленная токаря. Заведено уголовное дело!

Унылый задумался, а затем спросил:

– Что ты этим хотел сказать?