Ленинский тупик

- Что-о? - Нюра, сильно оттолкнув плечом Ивана Гущу, приблизилась к Тихону. - Да если бы тебя, “завитушечника”, так уважали, как его, ты бы не мчался псом, язык на плече, через всю стройку: “Шуру видели! Шуру видели!” Ты Шуре в подметки-то гож?! Шура правду про тебя говорит - “кариатида” каменная!”Что то ты своими плечами подпираешь, каменный? Дружбой с Шурой гордятся. Совета у него ищут, все равно как у Некрасова. А с тобой кто дружит? Полуштоф! - Она принялась сравнивать Шуру и Тихона Инякина с таким одушевлением и категоричностью, в звенящем голосе ее слышалась такая неуемная страсть, что каменщики заулыбались и начали подталкивать друг друга локтями. Воронежский говорок звучал во всей своей первозданной чистоте. - Лутче Шурани-то, коли хочешь знать, у нас найдешь кого?!

И тут произошло неожиданное. Бесшумно и откуда-то сбоку, словно из стены вывалился, в кабинете появился Шура Староверов Светлые кудри спутаны (где только он в эту ночь не побывал!), под бровью запекшаяся кровь, толстые мальчишеские губы приоткрыты, дрожат, в pyке чугунная гантель.

- Нюра! - изумленно произнес он, прижимая к груди гантель. Он стискивал гантель в руке, словно еще и еще раз пытался убедиться в ее доподлинном, наяву; существовании. - Нюраша!

Он протянул перед собой руку с гантелью и кинулся за Нюрой. В первый момент она закрыла лицо ладонями, затем бросилась к выходу, расталкивая всех.

Каменщики один за другим заспешили из кабинета.

Ермаков обернулся. В углу, возле окна, сидел на краешке стула следователь милиции, уставясь на Ермакова остановившимся взглядом.

- Товарищ Ермаков, - холодно, официальным тоном произнес юный следователь. - Я не из милиции. Я из “органов”..

- Та-ак, -хрипло протянул Ермаков, - а чего вы все время прячетесь? То под милицию работаете, то под слесаря -отопителя. Ведь не вы же расстреливали невинных россиян веером от живота… А снова наводите марафет, точно ворье перед ограблением банка… Есть дело, заранее позвоните! Я кликну кого-нибудь из юридического отдела Мосстроя. С вами надо держать ухо “востро”…

Потирая лоб и морщась, Ермаков посмотрел куда -то поверх следователя, прошел в боковую дверь, минут через пять появился- в резиновых сапогах и зеленом армейском плаще с капюшоном-

- Бывай! - кивнул он “органам”, нервно вскочившем со стула. Тот последовал за управляющим, прижимая к боку тоненькую папку и облизывая в нетерпении губы кончиком языка.

Выйдя из дверей треста, Ермаков пересек шоссе и двинулся напрямик к Чумакову.

- Товарищ Ермаков! - растерянно и возмущенно крикнули “органы”, беспомощно топчась на краю шоссе в своих начищенных хромовых ботинках.

- Повторяю и требую: Остановитесь!

Ермаков даже не оглянулся, опасаясь, что разрядится не на Чумакове, а на этом опасном заморыше.

Медленно продвигался он между корпусами, выискивая, куда бы поставить сапог. Но куда бы ни ставил, всюду было одно и то же, и, вытягивая ногу из глинистой жижи, он придерживал сапог за голенище, чтобы не оставить его в грязи. Облепленные красновато-желтыми комьями сапоги отрывались от земли с чмокающим звуком.

Ермаков остановился передохнуть. Отовсюду слышалось такое же мерное и тяжелое “Ц! Ц! Ц!” Словно бы вокруг работали десятки насосов, которые откачивали воду.

“Морозца бы!..”

С кладки то и дело доносились бранчливые голоса.

“Морозца бы.,.” - Ермаков натянул на голову капюшон, зябко повел плечами - затекло за ворот рубашки, - прислушался.

Кто-то выкрикивал сверху номера железобетонных плит. Ермаков стряхнул со лба и бровей холодящие брызги, вгляделся. Чумаков! Он стоит внизу, подняв руки над головой и показывая пальцами, чтоб не спутать услышанную им цифру.

“Вот ты где, грабьконтора, -подумал Ермаков, сворачивая к нему. - Вот ты где, герой-доставала! Так тебя и этак!…

Чумаков был “доставалой” особого рода, Он не любил обивать пороги канцелярий. Шел своим путем - выписывал кому-либо из своих рабочих за аккордную работу в два-три раза более, чем тот заслужил, брал себе излишек и с этим излишком отправлялся в путь…

Коли требовалось побыстрее завезти портальный кран, настелить пути под краном - он отправлялся к знакомому бригадиру из треста механизации - выбивать кран”… с поллитром в кармане.

Не хватало железобетонных блоков - он мчался на бетонный завод - “выбивать блоки”… с поллитром в кармане.

Чумаков считал: главное в его работе - знать кому сказать: “Пойдем пообедаем”. Он так привык к “дергатне” со снабжением, что уж иначе и не мыслил существование строителя.

“Строитель-жилищник - сирота, беспризорник, - говаривал он. - Его день кормят, два - нет. Ничего не поделаешь, приходится тащить корку хлеба из чужой торбы…”

Вылезая из кабины автомашины с грузом железобетона, предназначавшегося для другой стройки, Чумаков хлопал на радостях по спине Силантия или какого- нибудь другого бригадира: “Ничего, брат. Пока бардак- работать можно!”

.. .Ермаков уж набрал полные легкие воздуха, чтоб обрушить на голову Чумакова брань, от которой прорабы цепенели. Но в это время Чумаков увидел управляющего, шагнул к нему, отбрасывая на плечи брезентовый капюшон.