Ленинский тупик

И замолчал. Молчал так долго, что Игорь Иванович повернулся к Нюре.

— Нюра, а ты хотела когда-либо стать Фурцевой? Взлететь на государственные высоты? Владимир Ильич такую возможность предвидел…

— Боже упаси, Игорь Иванович! Женщин к таким должностям допускать нельзя. Ни в коем случае!

Это было для Игоря так неожиданно, что он перебрался вместе со стулом к Нюре поближе. Спросил, чем вызван у нее, женщины, такой необычный взгляд?

— Игорь Иванович, коли, извините, вы интересуетсь этим всерьез, как ученый человек, спрошу вас откровенно. Чтобы управлять такой махинищей как страна, нужны чтоб существовали точные законы управления? И чтоб эти законы были святы и для вас, ученого человека, и для подсобницы каменщика, которая едва седьмой класс осилила. Правильно я думаю?.. Спасибо, Игорь Иваныч, за поддержку.

Да только зачем нам так высоко брать, тут, в нашем профсоюзе, и то концов не найдешь. Прав никаких, одни разговоры. Каждый по своему понимает свои права… А что, Игорь Иваныч, в вашем университете всегда считаются с профсоюзом?

И потом не все женщины на одну колодку. Которые образованные, с умом, те ощущают, что они, по сравнении с мужчинами, не все могут. Другие гордячки, честолюбки своевольные, с этим несогласны. Сколачиваются в какие-то феминистки. А о чем они, читаю, феминистки хлопочат?. О равноправии. Да есть… есть у нас, в Заречье, равноправие! Наш прораб Огнежка равноправнее любого мужика. А на высокую гору, умница, ни за что не полезет. Заберись хоть на самый пик, сказала как-то, а вокруг Чумак на Чумаке.

Да и какие, скажите, у вашего Хрущева законы? Он о них, может, и не вспоминает никогда. Потому, сами видите, кидает его из стороны в сторону. То своих чиновников делит на промышленных и сельских, то снова всех в кучу. Нигде не читала, чтоб и бабы о законах думали…

Когда такую своевольную гордячку подсаживают на самый хребет, где нужны не только ее хитрый женский умок, но и мудрость… и все ждут от нее спокойной мудрости, получают вдруг крикливую бабу, все знающую и все понимающую…

А главное, скажу вам по совести, баба на «высотке» непременно будет ревниво оглядываться на мужиков, доказывать им своими решениями, что она еще более свирепа, чем они, еще более жестока. А это — беда…

И со смехом: — Нет, хотите, мужики, жить на белом свете, оставьте нас, женщин, в покое. Справляйтесь со страной сами…

Игорь Иванович хотел бы продолжить разговор, но Нюра уже склонилась к кроватке Шурани маленького, который со сна что-то бормотал, и, поблагодарив ее за честный, неожиданный для него ответ, снова вернулся к Александру.

— Саша, так чем же оно все-таки кончилось, твое «хожение во власть»?

Ты не стал ничего исправлять в своей речи, на том и кончилось. Ты их более не интересовал?

Александр молчал, затем стал кому-то звонить. Ни слова более.

— Так что, — спросил Игорь Иванович перед уходом ядовито, ты опять скажешь, что это «не для бумаги».

Александр взорвался.

— Нет, я у них именно «для бумаги». Подтирочной…

Поздно вечером появился Ермаков. Обрадовался гостю. Сказал, Игорь, книгу твою прочел. Научный анализ, правда, пробежал. Это для профессоров. А так — острая книга. Много нового даже для меня. Похохотали с Акопянами. Наша девочка, особа впечатлительная, пришла от книги в восторг. И тогда я отправился с ней к Хрущеву.

Никита Сергевич держал месяц. Потом попросил приехать. Отношение у него к ней такое: «Лихая книга. Твои воронежские девочки, Ермаков, со своими припевками раздели нас догола. Что голосят? «От получки до получки не хватает на харчи». А над нашей партией, так просто издеваются. Вот, скажем, поют на своих заваленках в два голоса. Женский голос:

«Прошла зима — настало лето…

Бас подхватывает: Спасибо партии за это…»

— Никита Сергеевич, это поют во всех городах и деревнях страны. И в два голоса и в одиночку.

— Пусть здесь поют! У себя! Дома! А там, на Западе, — такая книга-материал. Хлеб для враждебных нам комментаторов. Как нам после твоей книги приезжать на международные конференции? Без штанов?

И заключил так: — Книгу, конечно, напечатаем. Лет через двадцать…

Игорь помрачнел.

Не журись, Иваныч! Ты опять легко отделался.

Михаил Суслов, главный в Кремле идеолог, заявил писателю Василию Гроссману, что его роман «Жизнь и судьба» может быть напечатан в стране лет через двести…

У Игоря шея вытянулась.

— Это уже похожие мотивы: «Третий рейх на тысячу лет.». Они и себе отвели столько же?.. Дураки набитые, ладно хоть не злодеи! И не жулики».

— Ты в этом уверен? — усмехнулсяу Ермаков —. Молод ты, молод, Игорек!

Игорь напомнил, почему-то застеснявшись: год назад, когда он покидал стройку, Сергей Сергеевич рассказал страшную для него новость, будто нищенская зарплата — это не экономика, а — читая политика…

— До сих пор сомневаюсь. Не преувеличение это, Сергей Сергеевич? Они, конечно, темняки. Дурни. Но… все же не злодеи…

— Ах, ты еще сомневаешься, романтик?!