Ленинский тупик

Ермаков знал: на месте Игоря он бы, наверное, изматерил Акопяна, во всяком случае, попросил бы его придержать свои анекдоты для другого часа. А Игорь обращался к Акопяну, словно ничего не произошло.

Ермаков очень ценил в людях качества, которые в нем самом находились, по его признанию, «в зародышевом состоянии». Ему импонировали выдержка и внутренняя деликатность Игоря. «Ученый человек, университетчик. С его ли деликатностью на стройке работать?»

Акопян завершил с Ермаковым все неотложные дела, вышел ссутулившись.

Ермаков забасил предостерегающе, по-отечески, своим характерным грубоватым языком «первого прораба на деревне», как называл его Акопян:

— Игорь Иванович, я тебя не пойму. Ты чуешь что и гончая не учует. Зачем всполошился, как Чуваха после третьей стопки: «Спасайся, люди!»

Ермаков внимательно выслушал объяснения Игоря, полистал его блокнот, сказал с усмешкой, кладя на стол свои некогда обожженные негашеной известью, в рубцах, кулаки.

Никита Сергеич, значит, тебя обнадежил… Но наши беды ему шею не сломают, а твою запросто. На тебя уж доносов накропали — страшное дело… Потому как ты упал с неба и, хоть это не твоя вина, ты совсем-совсем зеленый, ну, как огнежкина кофта. И в наших бедах не понимаешь, ну, ни хрена. Давай, для ради твоего спасения поудим с тобой рыбешку…

— Когда, Сергей Сергеевич?

— Прямо сейчас…Лады? Как говорится, старость на печку, летчик-молодчик в поднебесье. Ну, потянул ты, поднебесник, за леску, а что на крючке?

Ермаков поднял над головой руку с отставленным большим пальцем. Не оборачиваясь, ткнул пальцем за свою спину.

Там висел, над головой управляющего, большой портрет Никиты Хрущева с золотой звездой Героя на неправдоподобно широкой молодецкой груди.

Он-то…САМ…леску, как ты, забрасывает, о чем думает?

Потолкуем, летчик! Летчики, слышал, анонимок не пишут, так? Впрочем, донесешь — не донесешь, поверят мне.

Летчик-то он летчик, а толкнула Ермакова на откровенность то, что «хрущевский подкидыш» в стенной газетке ляпнул, что Хрущова надули, как самонадеянного дурачка-всезнайку, а в ЦК, на самую верхотуру, сигнала от него ни-ни. Если бы ТАМ был о том разговор, давно бы его «обрадовали»: врагов на Старой площади у него не меньше, чем дружков… Значит, хоть и «подкидыш», а все же — по факту! Хоть и чужак еще, а — летчик-молодчик! Удача, что прислали такого паренька, а не аппаратную крысу, которая выслужиться спешит…Славно! Ермаков снова ткнул большим пальцем за спину, повторил со значением:

— ОН-то о чем думает?

С этого Ермаков затем начинал почти каждую фразу, с тычка пальцем за спину. «он — то что думает? А на самом деле?»

— Он, генеральный, как тебе известно, большой зна-аток, думает что? С подачи окружающих его «спецов» и советников типа Катеньки Фурцевой, он, похоже, убежден, что вот-вот вытянет он нашу беду за ушко, да на солнышко. И к утру мы с глазастым Некрасовым уже в коммунизЬме. Пьем чай с вареньем.

И вот ты, доверчивый, молоко на губах не обсохло, тоже потянул леску, колени дрожат от натуги. И что перед тобой? Если бы проклятая выводиловка таилась неглубоко, под камнем, как жаба, мы бы ей и крякнуть не дали. Постиг?…Тогда рыбачим дальше… Нынче нам леску тянуть до-олго. И не все сразу новому человеку скажешь-догадываешья?. Коль не против мозгами раскинуть, помогу, зачем?

Да затем, чтоб вы дорогого времени зря не переводили — Он закрыл на мгновение медвежьи глазки и, когда открыл, они светились невеселым озорством. Сделал рукой резкое движение, словно забрасывая леску.

— Удим!

— А я уже выудил, — словно бы вскользь заметил Игорь.

— Что именно?

— Кепку Александра Староверова.

Ермаков опустил руки.

— Кепка? Она наверху. Это уж итог всех завоеваний. Последняя буква алфавита — «Я»…«Моему ндраву не препятствуй…» И все тут!

А если спервоначалу. С буквы «А»?… — Ермаков сделал своей большой мохнатой рукой, («медвежьей лапой» — весело мелькнуло у Игоря) вращательное движение, как бы наматывая леску на лапу И так рванул ею у самого носа Игоря, что он чуть отпрянул назад. — Что вытащили?

Откуда Силантий взялся, если все спервоначалу. Прослышав, что в столице нужны каменщики. «Люди богатеют, строятся» — объявили газетки. Первыми кинулись в столицу кто? Деревенские печники. Силанский, да Гуща чуханый. Узрели печники. Будет хорошая деньга. По их исконной профессии. ДомЫ, как они говорят, по сей день складывают, как русские печи — по кирпичику… Мы, рационализаторы, мудрим, как класть быстрее. Но кладут ли они кирпич на ребро или даже на торец, кирпич остается кирпичом.

Читай натощак политэкономию, — впадая в свойственный ему язвительный тон, заключил Ермаков. — Дедовские приемы труда влекут за собой — чему же тут удивляться? — по крайней мере, отцовские трудовые отношения, артельные отрыжки в бригаде Силантия. Их ногтями не выскребешь.

Позвонил телефон. Ермаков схватил трубку, буркнул в нее: