Ленька Охнарь (ред. 1969 года)

Время было малоподходящее: не спать ночи накануне экзаменов. Зато деньжонок можно подзаколотить. Вчера Леонид со страхом и недоумением обнаружил сильную утечку своего «капитала». Посещение с Аллой ресторанчиков, кинотеатров, новенький кошелек, купленный черт знает зачем, быстро выпотрошили его карман, казавшийся ему неиссякаемым. Как бы не пришлось часы загонять. Да и просто интересно побывать на кондитерской фабрике. Это тебе не слесарный цех, там тиски не укусишь, а тут печенья нашамаешься до отвала.

Друзья кинулись к председателю рабфаковского профкома. Председатель, с губами, вытянутыми будто нос чайника, развел руками: где вы, ребята, были раньше? Все наряды раздал. Кондитерская фабрика поддерживает не только рабфак искусств, а и другие московские учебные заведения. Жалко, Курзенкова нету. Он мог бы устроить по линии театрального института. Впрочем, у него есть телефон.

— Дело! — воскликнул Шатков. — Звякните. Может, - согласится помочь.

Постой, что такое? Леонид нe успел и слова вставить, — этот стервец Ванька всегда его обскакивал. Впрочем, удобно ли отказаться, не вызвав подозрения? Под каким предлогом? Ладно, посмотрим, чем кончится вся эта петрушка.

Председатель профкома ушел звонить; вернулся минут через десять, улыбаясь своими вытянутыми чайником Тубами.

— Валяйте, ребята. Курзенков обещал куда-нибудь сунуть. Вот вам его адресок.

«Еще новость: сунет куда-нибудь», — подумал Леонид. Речь-то завели о кондитерской фабрике «Большевик». Не хватало еще попасть на дровяной склад — полакомиться березовым поленом. А то на сортировку утильсырья. Вот теперь выкручивайся.

Ехать надо было далеко, в Замоскворечье, в Малый Фонарный переулок. Собранный, верткий, всегда куда-то устремленный, Шатков любил действовать, не теряя времени, и тут же потащил вдруг помрачневшего Осокина на трамвай.

Они стояли на площадке прицепа, Леонид смотрел на серую от низких облаков реку, на громадный тускло-золотой купол храма Христа Спасителя и думал: а что, если он зря икру мечет? Ведь неизвестно, куда и зачем ходила вчера Алла с Курзенковым. Вдруг по делу? Курзенков студент института, человек с влиянием, — мало ли чем может помочь? Согласился же он устроить их с Ванькой на поденку. И опять с новой силой грызли его сомнения: нет, все-таки здесь что-то нечисто.

Мелькали кривые замоскворецкие переулки, почерневшие многоэтажные купеческие хоромины, старинные приземистые магазинчики с железными дверями, палисадники в бордовых георгинах, золотых шарах, новые длинные бараки, крытые толем. Как здесь непохоже на центр города! Два квартала «художникам» пришлось еще идти от трамвайной остановки.

Вот и двухэтажный кирпичный домик, невзрачный, с обитым углом, тесный двор, покосившиеся дровяные сарайчики, голубятня, белье на веревке. Полутемная лестница с запахом щей круто вела наверх, где жил Курзенков. Комната у него была небольшая, очень светлая, хорошо обставленная. Леонида, привыкшего к стандартной меблировке рабочих квартир, она удивила. Нигде не было кровати, подушек. На чем же спит хозяин?

Извини, Илья, — заговорил Шатков. — Это нас насчет тебя рабфаковский профком надоумил. Ну, мы вспомнили: добровольный шеф — и поехали. Много времени не отнимем.

Что за разговоры, ребята, — приветствовал друзей Курзенков, крепко пожимая им руки.

Он был по-домашнему — в коричневой пижаме в узкую синюю полоску. Такие пижамы беспризорник Ленька Охнарь видел лишь на пассажирах спальных вагонов, на курортниках в приморских городах: и тех и других он привык считать нэпманами и всегда мечтал обокрасть. Поэтому пижама Курзенков а заставила Леонида глянуть на ее хозяина с новой точки зрения. Правда, они и прежде не испытывали влечения друг к другу, но Леониду в первые дни нравился отзывчивый студент театрального института, он помнил его помощь с матрацами, его нажим на директора Краба, когда встал вопрос о ночевке в аудитории.

Заметив в Третьяковской галерее, как «липнет» Курзенков к Алле, а затем увидев их на Мясницкой у Главного почтамта, он незаметно для себя стал искать в студенте отрицательные черты и теперь почти обрадовался обстановке комнаты, пижаме. «Ишь, буржуем живет», — подумал он, чувствуя себя раздавленным окружающим комфортом, В душе Леонид понимал, что неправ, просто Курзенков культурнее его, материально обеспечен и пользуется обычными московскими удобствами, но это его лишь больше взвинчивало. Боясь выдать свое состояние, Леонид старался быть насколько можно приветливым.

— Садитесь, — указал им Курзенков на два мягких стула, обтянутых канареечным плюшем.

Держался он, как всегда, просто, но и в этой простоте Леониду чудилась важность. Или он уже слишком стал «цепляться» к студенту?

— Приспичило, ребята? — дружески улыбнулся Курзенков.

— То-то и беда, что приспичило, — засмеялся Шатков, коротко и энергично вздернув плечами, махнув небольшой рукой. В каждом движении его чувствовалась скрытая нервная сила.

Совсем не вовремя нам это подкатило, — проговорил Леонид, чтобы сказать хоть слово, а сам подумал, что в тоне Курзенкова проскользнула снисходительность.