Ленька Охнарь (ред. 1969 года)

— Ого! Между прочим, Ванька, я на воле таких буржуйками считал. Старался свистнуть у них что можно, ножку подставить или хоть обхамить. Вот уж действительно сволочугой был! А оказывается, эти «буржуйки» тоже работяги, а уж по воспитанию — мизинец ее хлестче, чем я со всеми потрохами!

— Да что вспоминать, — подтвердил и Шатков. — Мы одну такую в ночлежке со второго этажа помоями окатили — и вот радовались! Будто Полтавскую битву выиграли... Ну что ж, к Прокофию пойдем, похвастаемся?

— Фактура. Эх, удивится!

Бывают же такие дни! И солнце вроде светит не очень ярко, и облака серо-синие — не поймешь, то ли к вёдру, то ли к дождю, — и ветерок иногда в лицо пылью сыпанет, и пробежавшая легковая «эмка» обдаст запашком бензина, и прохожие толкаются, как и всегда в Москве, а тем не менее день кажется удивительно светлым, хорошим! Что-то ласковое проглядывает в тусклых солнечных бликах на тротуарах, празднично сияют витрины магазинов, и прохожие хоть и толкаются, да как-то мягко, не грубо.

Однажды Леонид простоял на углу улицы, наблюдая, много ли на свете улыбчивых людей. Из семнадцати прохожих улыбался только один, и Леонид тут же бросил считать. А теперь ему казалось, что улыбается добрая четверть москвичей — если и не ртом, то хоть глазами.

Подумать только, он, Ленька Охнарь, — студент института иностранных языков! Откуда вылез? Из асфальтового котла, из «малины» дяди Клима Двужильного, из тюремной камеры! Увидели бы его сейчас старые дружки! Ну конечно, и раньше выбивались «в люди» из босяков. Вот Максим Горький, Шаляпин... Может, такие, как Прошка Рожнов. Но ведь он- то, Охнарь, упирался всеми четырьмя копытами, лез назад в навоз — вот в чем дело! А разве не такая судьба у Ваньки Шаткова, у тысяч и тысяч таких, как они? Вот какой это денек!

По дороге в «Гастрономе» друзья купили две бутылки водки, кольцо вареной колбасы, решив отпраздновать свое вступление в великую корпорацию студентов. Хоть денег оставалось и маловато, да теперь чего беспокоиться? С первого сентября пойдет стипендия. Надо же отблагодарить рииновцев за гостеприимство! Хуже обоим показалось то, что пришлось обойти три магазина, прежде чем нашли колбасу. Вообще мясо, сахар не везде можно было купить, и временами за ними приходилось стоять в очереди.

Переступив порог, Леонид высоко поднял обе бутылки.

— Внушительно! — удивился скромный голубоглазый Саша Слетов, одергивая неизменную тенниску. — Как это понимать?

Из-за его спины Шатков вскинул руку с кольцом колбасы.

— Обстановка проясняется, — рассмеялся студент в гимнастерке.

— Деньги, что ли, нашли?

Лежавший на кровати Рожнов, как был, в носках, соскочил на пол, подбежал к друзьям.

— С фартом, братва? Поймали Краба за клешню?

Сейчас услышите приключение из «Тысячи и одной ночи»! — воскликнул Леонид. — А пока прошу вооружиться стаканами и дернуть один-другой глоток за «альма матер». Так ученые называют науку?

— Приняли к сведению. Только у нас всего один стакан, Гришка утром кокнул второй, Саша, мотнись к «антиподам», свистни у них.

— По-моему, Прошка, насчет «свистнуть» первенство принадлежит тебе.

— Не будем мелочными.

Все-таки Саша ушел и, вернувшись, торжественно достал из кармана чайный граненый стакан. Все пятеро студентов, находившихся в комнате, подсели к столу. Василий Волнухин вынул из своего чемодана под кроватью две сухие воблы, Яков Идашкин — кусок сала. Всю снедь порезали на газете. Откупорив водку, начали обносить всех по очереди, стараясь наливать поровну.

— Ну, а теперь слушайте, что вам расскажет небритая Шехеразада в штанах, — кивнул Шатков на дружка.

Весть о том, что друзья станут изучать иностранные языки — а Леонид сразу в институте, — как и следовало ожидать, вызвала большое оживление среди рииновских студентов. Со всех сторон послышались восклицания:

— Вот это да!

— Ну, теперь ты, Ленька, обынтеллигентишься!

Гляди, еще переводчиком за границу пошлют. А что? Кончилось то время, когда империалистические державы бойкотировали Советский Союз. Весь мир завязывает с нами дипломатические и торговые отношения, и потребуются свои кадры, знающие разные языки.

Василий Волнухин стал развивать теорию, что значит настоящие люди ленинской закалки: не то что некоторые руководители, «примазавшиеся» к новому строю. Яков Идашкин немедленно возразил, говоря, что «Васька впадает в свой обычный грех»: обобщает нехарактерные случаи и делает скороспелые выводы.

— Сцепились рииновские витии! — смеясь, махнул на них рукой Прокофий Рожнов. — Ищут истину в спорах. Нынче она вот где, — он поднял стакан, чокнулся с «друзьями-иностранцами». — Если бы правды на земле не существовало, мы бы сейчас не пили «желудочную» и не закусывали колбасой. Говорил вам: не пропадете. Разве из нашей братвы кто спасует перед трудностями? На «воле», в киче были стойкими — и тут не подкачаем. Это фраера хлюпкие. Им всю жизнь маменьки платочком носик подтирают.