Леонид Гайдай

В обычной жизни данный девиз действительно гораздо больше подходил Гребешковой, чем Гайдаю. Ведь самодостаточность Леонида простиралась так далеко, что его просто невозможно было приучить к чему-то полезному, заставить разбираться в том, что его не интересовало. В большинстве бытовых вопросов Гайдай был чуть ли не бессилен. Он вовсе не являлся лентяем — напротив, с охотой брался за любую работу по хозяйству. Но ни к чему хорошему это обычно не приводило. В этом отношении Леонид походил на дядюшку Поджера — персонажа Джерома Клапки Джерома (кстати, одного из любимейших писателей Гайдая). Так, однажды он стал колоть на даче дрова и угодил лезвием топора прямо по своей больной ноге. Жене пришлось немедленно везти его в больницу.

Но обращаться к врачам по поводу собственного ранения Леонид после войны отказывался наотрез. На все уговоры Нины он отвечал:

— Не волнуйся, я умру на своих ногах.

И оказался прав.

Более того, ни разу в жизни Гайдай не воспользовался своими инвалидными льготами. Во-первых, ему претило обнаруживать свою слабость хоть перед кем-то. Во-вторых, он и впрямь не сознавал себя сколько-нибудь ущербным и уже поэтому не мог бы настаивать на каких-либо поблажках себе. Противоположную манеру поведения он высмеял в «Операции «Ы»…», когда на выкрик: «Где этот чертов инвалид?» — в кадр входит здоровенный Моргунов и басит: «Не шуми! Я инвалид!» — а затем двумя руками разворачивает автомобиль-мотоколяску на 180 градусов.

В общем, у Гайдая было очень развито чувство собственного достоинства. При этом его нисколько не смущало отсутствие навыков, традиционно считающихся в семье прерогативой и даже обязанностью мужчины. Когда на рабочем столе Леонида надо было заменить лампочку, он обращался к жене:

— Нинок, там у тебя лампочка перегорела.

Он говорил именно «у тебя», хотя Нина его настольной лампой никогда не пользовалась.

Так же было и с машиной, появившейся у супругов гораздо позже. Гайдай регулярно сжигал стартер, а потом поднимался к жене:

— Нинок, там у тебя что-то с зажиганием.

С особой охотой Гайдай регулярно брался дома за то, что у него по-настоящему получалось. Например, он прекрасно варил украинский борщ — и раз или два в месяц обязательно готовил огромную кастрюлю. Мясо в магазине он всегда выбирал сам, поскольку тоже умел это делать.

А со всем остальным превосходно справлялась Нина Гребешкова, ибо у нее-то как раз были золотые руки; даже машину она ремонтировала самостоятельно. Гайдай до конца жизни искренне изумлялся хозяйственным способностям жены:

— Нинок, ну надо же! И ты это всё сама! Невероятно!

Но время от времени «Нинок» срывалась. В какие-то моменты ей начинало казаться несправедливым такое разделение семейных обязанностей: весь дом и воспитание дочери — на ее плечах, а у Лени — только творчество.

Нина долго привыкала к жизни с такой исключительно творческой личностью. Первое время она еще не могла не смотреть на мужа как на более зрелого человека — всё-таки он был на восемь лет старше, а в молодости это ощутимая разница.

— Леня, как быть? — обращалась к нему жена по какому-либо житейскому вопросу.

— Понятия не имею, — равнодушно пожимал плечами муж.

— Но ведь ты старше меня, опытнее.

— Ты знаешь, если человек — дурак, то это надолго, — говорил Гайдай.

Это была несколько переиначенная фраза из фельетона Ильфа и Петрова, которая в еще более измененном виде вошла в фильм «Бриллиантовая рука».

Многие другие выражения, позаимствованные Гайдаем из собственной семейной жизни, впоследствии тоже украшали его кинокартины.

Гайдай никогда не позволял себе говорить о других людях плохо, особенно за глаза. Но на близких отыгрывался, постоянно над ними подшучивая. Понятно, что больше всего гайдаевских подколок выпадало на долю жены, и это ей не больно нравилось.

— Тренируйся на себе, — частенько говорила она мужу, когда ему приходила охота ехидничать.

Позже эта фраза была переделана в реплику Балбеса из «Операции «Ы»…»: «Тренируйся лучше на кошках».

Другой случай. Будучи с мужем в какой-то дружеской компании, Гребешкова порывалась рассказать слегка неприличный анекдот, но Гайдай останавливал ее, шепча:

— Нинок, еще рано. Видишь, все пока трезвые.

Потом все выпивали и начинали травить хохмы — как и положено, откровенные и даже бесстыдные. Нина решалась, наконец, выступить со своим заветным анекдотом, но муж снова ее останавливал:

— А теперь, Нинок, поздно. Для твоей невинной истории все уже слишком пьяные.

Похожий скетч имеется в фильме «На Дерибасовской хорошая погода», когда в кульминационный период операции по захвату мафии подчиненный раз за разом обращается к генералу КГБ:

— Может быть, уже пора вызвать подкрепление?

Генерал неизменно отвечает:

— Еще рано.

А в последний раз, когда всякая надежда на спасение разведчиков исчезает, генерал сокрушенно опускает бинокль и разводит руками:

— Уже поздно.