Леонид Гайдай

Дальнейший эпизод погони: с веток на всех героев, включая собаку, одновременно обрушивается снег. Появляются четыре сугроба. Троица выскакивает из своих снежных куч, идет к четвертой, а оттуда вместо Рекса на них лезет гималайский медведь. Почему гималайский? Видимо, другого не удалось достать для съемок, а Гайдаю могло показаться, что это еще одна забавная абсурдность: среди русских берез — и вдруг гималайский медведь!

Спасшись от медведя, троица наконец-то настигает свою собаку, которая что-то роет и как будто не видит хозяев. Бывалый берет здоровенную палку, размахивается и нечаянно ударяет ею и Балбесу, и Трусу под дых. Оба падают замертво. Бывалый пытается привести в чувство Балбеса — бесполезно. Подходит к Трусу, но тут же сокрушенно машет рукой: дескать, уж этого-то тем более не воскресишь.

Бывалый снимает шапку и с траурным видом смотрит прямо перед собой. Но как только собака пробегает между телами Балбеса и Труса, те моментально оживают и устремляются за ней.

Рекс подбегает к какому-то забору и пролезает под него. Балбес и Бывалый перекидывают через забор Труса. Тот ошарашенно смотрит перед собой — раздается звон склянок. Что же он там увидел?

Следующим перелезает Балбес с помощью спины Бывалого — ситуация повторяется.

Оставшийся в одиночестве Бывалый никак не может перелезть, но тут подходит милиционер и любезно распахивает перед ним калитку. Бывалый заходит и видит, что его друзья уже в милицейском фургоне. Оказывается, Рекс привел хозяев прямиком в местное отделение милиции. Бывалый осуждающе смотрит на Рекса и присоединяется к своим подельникам. За троицей захлопывается дверца фургона, а на ней надпись: КОНЕЦ. Так выглядит этот фильм, который почти в два раза длиннее десятиминутного «Пса Барбоса…».

«Режиссер, словно боясь упреков в повторении, старался предельно наполнить фильм новыми остроумными находками, — писал в связи с «Самогонщиками» Иван Фролов. — Без выдумки, кажется, нет ни одного кадра. Я подумал, что так своеобразно в творчестве Гайдая преломился метод С. Эйзенштейна «монтаж аттракционов», только теперь его вернее будет назвать «монтаж комедийных трюков». Этого принципа Гайдай придерживался впоследствии на протяжении всего творческого пути.

— Ну и накрутил, — сказал я сразу после просмотра. — Сколько фантазии и выдумки в этих двух частях! Хватит на большой фильм!

— Много не вышло, — ответил Леня. — Хорошие сцены заставили выбросить.

— Например?

— Например, Бывалый гонит самогон, и ему кажется, что с неба снежинками падают банкноты… Потом были остроумные сцены Бывалого с женой, которую играл я.

— Ну? Такая длинная дама? — удивился я.

— Да. Мне сделали бюст, я ходил по студии, и меня никто не узнавал…

— А что ты делал смешного?

— Ну, представляешь пару — я и Моргунов?

— Представляю. Одно сочетание, наверное, вызывало гомерический смех… У тебя эти сцены не сохранились?

— Дома лежит вот такой ролик, — соединив пальцы, Леня показал небольшой круг, в котором, на мой взгляд, могло уместиться около семидесяти метров пленки»^{66}.

Формат короткометражки, несомненно, полюбился Гайдаю, и он наверняка готов был и дальше работать в этом направлении. Но необходимость снимать для «Мосфильма» именно короткие комедии внезапно отпала. Была закрыта та самая Экспериментальная мастерская комедийного фильма, которая стала катализатором появления гайдаевской троицы. Вот что рассказывал об этом сам режиссер:

«На имя мастерской стали приходить многочисленные письма и бандероли. Известные и чаще всего неизвестные авторы присылали свои сценарии, либретто, заявки, предложения… Один-единственный редактор, ведущий все дела, не мог справиться с огромным материалом. Руководство студии, видя такое положение, должно было привлечь к работе в мастерской еще одного-двух специальных редакторов, понимающих и любящих комедию. Но этого не было сделано. Члены мастерской не получали ни материального, ни морального поощрения.

Горячо начатая работа постепенно стала глохнуть. Занятость художественного руководителя мастерской И. Пырьева на съемках своей картины также отрицательно сказалась на работе. Если бы дирекция, партком и фабком студии относились к начатому новому делу как к важному, то создавшееся положение должно было встревожить их. Но ничего этого не произошло. Наоборот, к деятельности мастерской сложилось отношение как к чему-то лишнему, осложняющему слаженную работу многотысячного коллектива студии. Неоднократно срывалось предоставление павильонов для запущенных в производство короткометражных комедий…

Летом 1961 года, подготовив свой первый и последний альманах «Совершенно серьезно», Экспериментальная мастерская практически закончила свое существование. Многих это огорчило, а некоторые были рады: ушли лишние заботы, сброшена с плеч обуза…»^{67}.