«Кристаллии» всё не было. Кажется, Никос сначала пошел в городской дом — повидать наших маму и папу. Ребята, чтобы скоротать время, стали пускать «блинчики». У Нолиса камень целых двенадцать блинчиков «испек»… Я тоже попробовала бросить камешек, но у меня получилось только три. Мне никогда не удавалось превзойти Нолиса и Мирто, у которых ни разу меньше десяти не выходило.
Я пошла к краю пристани и села там, обдумывая:
Говорят, что, если заплыть далеко-далеко, в глубокие воды, и нырнуть в самую толщу моря, туда, где растут губки, можно попасть под удар загадочной силы, называют которую «течение». И может случиться так, что после этого ты никогда больше не будешь ходить.
Отец Нолиса в таких глубоких и дальних морских водах собирал губки. А теперь ходит с клюкой. Весь день он сидит на стуле на улице, руки безвольно повисли, а взгляд устремлен вдаль, на море.
Я никогда не слышала, чтобы он говорил. Я вообще его боюсь и как-то во сне даже увидела, что вместо рук у него две чудовищные губки. Мама Нолиса работает в амбарах отца Пипицы. Моет бочки. Как только заканчивает с бочками, ее зовет мама Пипицы убраться у них в доме, во дворе и на верандах. Не знаю почему, но это, так говорит Никос, называется «эксплуатацией».
Я верю, что Никос отвезет Нолиса в Афины. И Нолис станет знаменитым музыкантом, его папа вылечится, а мама больше не будет мыть бочки, а станет носить белые перчатки, как жена губернатора, и эта очень грустная история закончится хорошо.
Интересно, какая все-таки тюрьма? Темная комната — совсем крохотная — и маленькое оконце с решеткой? Ни света не видишь, ни солнца. Потому что окошко сделали так высоко, что до него не достанешь, чтобы выглянуть наружу. Одиссеас, когда вернулся из города, куда он ездил в тюрьму на свидание с отцом, нарисовал нам на песке окошко с решеткой… Отец Одиссеаса ловил рыбу с динамитом, и его посадили в тюрьму, потому что это запрещено. Но без динамита много рыбы не поймаешь и на кусок хлеба не заработаешь. Одиссеас говорит, что все рыбаки так делают. Кому есть чем заплатить полицейскому — того не ловят.
А мама их бросила и уехала в город. Иногда — очень редко — она приезжает и привозит Авги какую-нибудь крошечную куколку. А Одиссеас в это время прячется, потому что видеть ее не хочет.
— Она же нас бросила, — сквозь зубы цедит он.
Как видим, что Одиссеас бежит по берегу и прячется под какой-нибудь старой перевернутой лодкой, сразу понимаем: в Ламагари приехала его мама.
А потом слышим, как она ходит, ищет его и кричит:
— Одиссе-е-е-а-а-а-а-ас! Где ты, золотце? Вы его не видели? — Это она уже нас спрашивает.
Но мы никогда не отвечаем.
Одиссеас и Авги живут вместе со своей бабушкой — ей, наверное, лет сто уже будет. Она стирает белье в море и, когда его выбивает большущим вальком, бормочет себе под нос:
— Сынок мой, сынок мой… Вот дурак, вот дурак…
— Вон она! Появилась! — вдруг завопил Нолис.
«Кристаллия» была едва видна. Мы начали размахивать руками и визжать изо всех сил. «Ни-и-и-и-ко-о-о-ос! Ни-и-и-ко-о-о-о-ос!» Еще немного — и чуть ли не из середины моря послышался крик:
— Э-э-э-э-э-эй! Э-э-э-э-э-эй!
Лодка подошла ближе, и мы увидели Артеми в нахлобученной на голову соломенной шляпке; к ленте, обвивавшей шляпу, были пришиты искусственные вишни. Артеми еще в прошлом году заказала ее Никосу, когда поехала вместе с кир Андонисом в город и увидела там девочку в такой шляпке.
— Вот увидишь, какой серьезной я стану, — убеждала она своего отца. — Мне бы только надеть эту шляпку.
И в самом деле, теперь, когда шляпка была на ней, Артеми сидела, застыв с прямой спиной, уставившись в одну точку, прямо как супруга губернатора.
Не успел Никос спрыгнуть на мол, как мы на нем повисли, запутались в ногах и чемоданах, болтали, кричали и задавали вопросы — все одновременно. А он осмотрел нас одного за другим — насколько мы выросли с прошлого года.
Тетя Деспина не разрешила нам ввалиться в дом всей толпой.
— Па-па-па-па-па! — закричала она, увидев нас на пороге. — И куда это мы собрались с такими ногами?! Стаматина только что все полы перемыла.
Тогда мы решили двинуться на наши «камешки», чтобы там его подождать. Никос сказал, что долго не задержится и отправится вслед за нами. Но, выходя, мы увидели, что он смотрит на Нолиса и хмурит брови. У Никоса брови густые-густые, и, если он расстроен или сердится, они сходятся на переносице. Он хмурится, и, кажется, они ему все лицо закрывают. Будто тучи сгустились перед самым ливнем. В такие моменты мы говорим: «Никос натучился».
— Нолис пусть останется здесь и поможет мне разобраться с вещами, тогда выйдет быстрее, — сказал Никос.