Леопард

— Ты думаешь, у нас будет Небу? — Любви всегда сопутствует гордость.

И в ее глазах тотчас вспыхнул ответ, и она засмеялась глубоким, торжествующим смехом, удивляясь его милому неведению, чуть-чуть обижаясь на него. Она взбиралась на красивейшие холмы близ Накуру, она плавала в водах озера у Найваша, она пробиралась сквозь джунгли с огромными корзинами картофеля и бадо, и ее тело стало прекрасным царственным телом принцессы, достойной встретить утро с Небу. Она принесет ему радость или лишит себя жизни. Она будет мыть и готовить для него, носить его посуду и оружие, пока она любит его, любит осторожно, умело, нежно и прихотливо. Но она будет дразнить его, отвечая ему только глазами, в то время как сердце поет от радости.

— В твоих глазах пролетела ласточка, — сказал он.

— Нет, — сказала она, — ласточка задержалась и спела тебе песню.

— Мне?

— Нам, нашим сыновьям и дочерям. — Она читала в глазах ничего не понимающего юноши, что не ошиблась в нем. И она повернулась и выглянула за дверь и увидела радостно зардевшееся над деревьями небо, по которому летали птицы. Ее тело было радостью и совершенством для него, оно много требовало и много давало, оно жило с ним в одном ритме.

XVIII

— Вечер догнал нас, — сказал Небу мальчишке, упорно тащившемуся по жидкой грязи. По приказу Небу он теперь шел впереди. — Завтра или послезавтра мы должны выйти на дорогу белых.

— В том случае, если леопард не разделается с тобой. От тебя разит гноем, — злобно возразил мальчишка.

— Гноем? Дурной водой? Это запах жизни, молодой бвана.

Но он сам чувствовал этот запах, и боль в боку неистовствовала. Он боролся с ней весь день, она требовала, чтобы он почаще останавливался, а он мог сделать лишь одну остановку, чтобы поесть. Но теперь он решился. Он задержится у сернистого озера. Влажная глина не приносила облегчения ране, и он не знал точно, какие травы следовало бы положить на нее. Купанье в сернистой воде убьет слонов, причиняющих страдания боку. Он не видел леопарда с утра, но он знал, что тот все время находится поблизости. Он держится подветренной стороны, он перебирается с ветки на ветку и спускается на землю там, где кончаются деревья. Он прячется в высокой траве, медлит, чтобы почесаться и зевнуть; его желтые немигающие глаза начеку, отвратительная голова болтается из стороны в сторону. Он готов ко встрече с врагом или с жертвой.

— Я… я надеюсь, ты доведешь меня до какого-нибудь города. — Мальчишка сжался в комок, ожидая ответа.

— Ты будешь в безопасности, когда окажешься рядом с белыми, — сказал Небу.

— Только не вздумай бросить меня на дороге. На дорогу выходят дикие звери.

— В городах их тоже немало, — отрезал Небу.

Мальчишка хрюкнул, поняв намек.

— Да, белые разорвут тебя на мелкие кусочки, когда узнают, как ты обращался со мной, с молодым бваной. Кроме того, ведь факт, что ты сам всего-навсего дикий зверь. Отец говорил, что все черные — дикие звери.

— Кто тебя спас вчера? — спокойно возразил Небу, понимая, что вся эта болтовня слетает с языка полубваны только для того, чтобы как-то обидеть его.

— Выкуп, — сказал мальчишка, искривив ухмылкой свое бледное лицо. — Ты надеешься сорвать с белых кругленькую сумму выкупа за молодого бвану.

Дождь приостановился, но вода потоками облетала с молодых деревьев при каждом порыве ветра. Временами ветер украдкой выскальзывал из подлеска, овевая Небу запахами его страны — густым, приторным ароматом жасмина, цветущего по ночам, мускусным запахом залитых нор, оставленных обитателями. Но он не обращал внимания на эти запахи, он думал о мальчишке.

— Держу пари, ты сожалеешь, что ты ниггер.

«Ты выиграл бы это пари, — мысли Небу были ясны и четки, — ты выиграл бы его, потому что я ослаб и устал и хочу, чтобы мою страшную рану исцелила магия белых. Ты выиграл бы только поэтому».

— Послезавтра ты будешь там, — спокойно сказал он.

XIX

На рассвете Небу сказал своему вождю, сердцу: «Борьба утомительна. Сначала она трубит в трубы, а потом дребезжит, как надтреснутые литавры. Когда ты не можешь победить, у нее вкус тухлятины».

Небу услышал это на рассвете. Он услышал гулкие тяжелые удары барабана в сердце и быстрые звонкие трели барабанчиков в висках и запястьях. Они окружили его со всех сторон и оглушили его. Приступы пронзительной боли участились. Он повернулся, и боль повернулась вместе с ним. Он сел на одеяле, расстеленном на земле, и боль приподнялась вместе с ним, она была неразлучным спутником. Было трудно распрямить ноги, ибо в них натекло много гноя. Его плечи заговорили с ним, и голос их был негромок, но достаточно внятен, они заявляли, что продолжают служить ему. Однако ноги беспокоили его.

Сами ноги размышляли, смогут ли они принести в дар Великому те многие мили горного пути, которые предстоит проделать. За ночь он сильно распух от пояса до пяток. Но сернистое озеро было уже недалеко. Он узнавал приметы его близости, он был уверен, что завтра искупается в нем.