Лермонтов в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников.

...Покойный государь долго не соглашался перевести его обратно в гвардию в 1837 году. Император разрешил этот перевод исключительно по неотступной просьбе любимца своего, шефа жандармов графа А. X. Бенкендорфа. Граф представил государю отчаяние старушки «бабушки», просил о снисхождении к Лермонтову, как о личной для себя милости, и обещал, что Лермонтов не подаст более поводов к взысканиям с него, и наконец получил желаемое. Это было, если не ошибаюсь, перед праздником рождества 1837 года. Граф сейчас отправился к «бабушке». Перед ней стоял портрет любимого внука. Граф, обращаясь к нему, сказал, не предупреждая ни о чем: «Ну, поздравляю тебя с царскою милостью». Старушка сейчас догадалась, в чем дело, и от радости заплакала. Лермонтова перевели тогда в лейб-гвардии Гусарский полк, стоявший на поселениях, близ Спасской Полести, в Новгородской губернии. Таково было тогда обыкновение: выписанные в армию переводились в гвардейские полки, расположенные вне Петербурга: так, Хвостов, Лермонтов (бывшие лейб-гусары), Тизенгаузен (бывший кавалергард) переведены были в гродненские гусары; Трубецкой, Новосильцев (бывшие кавалергарды) — в кирасиры его величества, квартировавшие в Царском Селе. Впрочем, уже на святой неделе 1838 года Лермонтов опять поступил в Лейб-гусарский полк, где и служил до второй ссылки в 1840 году.

М. Н. Лонгинов¹. С. 388—389

Первые дни после приезда прошли в постоянной беготне: представления, церемонные визиты — вы знаете, да еще каждый день ездил в театр, он хорош, это правда, но мне уж надоел. Вдобавок, меня преследуют все эти милые родственники! Не хотят, чтоб я бросил службу, хотя это мне и было бы можно: ведь те господа, которые вместе со мною поступили в гвардию, теперь уж там не служат.

Лермонтов — М. А. Лопухиной.

15 февраля 1838 г.

Между тем Лермонтов был возвращен с Кавказа, и преисполненный его вдохновениями, принят с большим участием в столице, как бы преемник славы Пушкина, которому принес себя в жертву. На Кавказе было действительно где искать вдохновения: не только чудная красота исполинской его природы, но и дикие нравы его горцев, с которыми кипела жестокая борьба, могли воодушевить великого поэта, даже и с меньшим талантом, нежели Лермонтов, ибо в то время это было единственное место ратных подвигов нашей гвардейской молодежи, и туда были устремлены взоры и мысли высшего светского общества. Юные воители, возвращавшиеся с Кавказа, были принимаемы как герои. Помню, что конногвардеец Глебов, выкупленный из плена горцев, сделался предметом любопытства всей столицы. Одушевленные рассказы Марлинского рисовали Кавказ в самом поэтическом виде, песни и поэмы Лермонтова гремели повсюду. Он поступил опять в лейб-гусары.

А. Н. Муравьев.С. 26

Я пустился в большой свет. В течение месяца на меня была мода, меня наперерыв отбивали друг у друга. Это, по крайней мере, откровенно. Все те, кого я преследовал в своих стихах, окружают меня теперь лестью. Самые хорошенькие женщины добиваются у меня стихов и хвалятся ими, как триумфом. Тем не менее я скучаю. Просился на Кавказ — отказали, не хотят даже, чтобы меня убили.

Лермонтов — М. А. Лопухиной.

Петербург, конец 1838 г.

Известно и ведомо да будет каждому, что мы Михаила Лермонтова, который нам Лейб-Гвардии корнетом служил, за оказанную его в службе нашей ревность и прилежность в наши поручики тысяча восемьсот тридесять девятого года Декабря шестого дня Всемилостивейше пожаловали...

Николай I.

Цит. по: Щеголев П. Е.

Книга о Лермонтове. Т. 1. С. 230

...Парады и разводы для военных, придворные балы и выходы для кавалеров и дам, награды в торжественные сроки праздников 6 декабря, в Новый год и в Пасху, производство в гвардейских полках и пожалование девиц во фрейлины, а молодых людей в камер-юнкеры — вот и все, решительно все, чем интересовалось это общество, представителями которого были не Лермонтов и Пушкин, а молодцеватые Скалозубы и всепокорные Молчалины.

А. И. Васильчиков¹

Но этот обретенный мной опыт полезен в том отношении, что дает мне оружие против общества: если оно будет преследовать меня клеветой (а это непременно случится), у меня будет средство отмстить, нигде ведь нет столько пошлого и смешного, как там.

Лермонтов — М. А. Лопухиной.

Петербург, конец 1838 г.

Лермонтов и те немногие из его сверстников и единомышленников, которых рождение обрекло на прозябание в этой холодной среде, сознавали глубоко его пустоту и, не зная куда деться, не находя пищи ни для дела, ни для ума, предавались буйному разгулу, погубившему многих из них, лучшие из офицеров старались вырваться из Михайловского манежа и Красносельского лагеря на Кавказ, а молодые люди, привязанные родственными связями к гвардии и к придворному обществу, составляли группу самых бездарных и бесцветных парадеров и танцоров.

А. И. Васильчиков¹