Лесь (вариант перевода Аванта+)

Председатель переживал звездный час своей жизни, и в душе его клокотал вулкан восторга. Приватно ему сообщили, что власти порешили не только отметить его дипломом, но и присудили некую государственную премию. Это было выше его сил. Посему он задумал немного уединиться, прийти в себя и успокоиться, чтобы в своем качестве хозяина города мужественно провести дальнейшие мероприятия. Все-таки залихватская пляска, удалое пение, слезы счастья и прочее могли как-то не понравиться высоким гостям.

Итак, он проскользнул за кулисами и отправился в ратушу. Под оркестр, говор и крики толпа двинулась к ближайшему холму, а председатель — в свой кабинет. Упал в кресло, дрожащими руками открыл ящик стола и извлек плоскую бутылочку рябиновки.

И сразу же приятное тепло успокоило взвинченные нервы и подогрело чувство гордости и счастья. Все переживания вечера, страшные моменты, начиная с барабанного прибытия последнего зрителя и кончая осложнениями с пиротехником, уплыли вдаль, осталось лишь сознание успеха. Председатель подлил в винтовую пробку еще разок, затем третий, четвертый…

Барбары все еще не было. Из темноты около Леся и Каролека вынырнул главный инженер, то и дело выглядывавший на улицу в нервах и сомнениях.

— Все ушли! Если красть, только теперь, — зашептал он. — Сейчас от ракетных огней станет светло. Боже милостивый, когда вы успеете выкрасть, ведь печати еще надо обратно подбросить!..

Поспешные, сбивчивые слова главного только подбавили масла в огонь беспокойства. Суматошный Лесь бросился развязывать узел. Каролек трясущимися руками укреплял на нем горб, а над Каролеком с той же целью колдовал главный.

— Быстрее, черт, кто-нибудь придет! — спешил главный. — Ну и порядочек у вас, нечего сказать!

— Барбара! — в панике сбивался Каролек. — Барбара должна туда! Она ведь уборщица! На сносях!..

— Да идите же, наконец, — погонял главный. — Давай! По лестнице, что ли, не поднимешься?!..

— Давай! — вторил Лесь.

Каролек совсем запутался и очумел. Он во что бы то ни стало хотел объяснить своим подельникам разницу между церковным сторожем и беременной уборщицей, но не мог найти слов. Так и стоял на коленях около узла, прижимая к себе подушку с длинными тесемками.

— Но Барбара… Как быть… Кто же уборщица!.. — упирался он отчаянно.

— Ну так привяжи подушку себе, черт, какая разница! — чуть не закричал Лесь.

— Он прав, — подзуживал главный, тоже доведенный до крайности. — Раз надо, будь уборщицей! Все равно!

У Каролека совсем голова поехала. С помощью главного, совсем уже не соображал, что делает, приладил на себя подушку, повязался платком и достал из кармана очки.

— Ничего не вижу! — ахнул он. — Что ты привез, все расплывается!

— Других не было. Да идите вы ко всем чертям! Я сторожу на площади!

Каролек больше не сопротивлялся. Схватил ключ, отмычки и помчался на улицу вслед за Лесем. Оба нервной рысцой обежали ратушу с тыла. Лесь встал у назначенного окна, а Каролек потрусил дальше, к входу.

В этот момент вспыхнул, взлетел фейерверк.

Председатель в своем кабинете поперхнулся рябиновкой. И хотя в душе воцарился благостный покой, а в голове немного стучало, распорядитель праздника, однако, сообразил: ему надлежит быть не здесь, за приятным рабочим столом, а там, среди приглашенных и чествуемых мужей. Минуты отдохновения пролетели слишком быстро. Потрясенный собственным скандальным поведением, он сорвался, оставив бутылку, раскрытый стол, раскрытую дверь в кабинет, и, судорожно прокашливаясь, помчался вниз. На пороге ратуши остановился, вдохнув свежего воздуху, закрыл глаза и постоял чуть-чуть, дабы прочистить горло и унять внезапную муть в голове.

Крадущийся у стены Каролек, замирая и трепеща, добрался до двери и выловил нужный ключ из кучи всяких железных приспособлений. Уже собирался подняться по лестнице, когда услышал покашливание и онемел. Сердце застыло, в голове засвербила спасительная мысль: надо немедленно превращаться в уборщицу. Он быстро вытащил из кармана очки, нацепил на нос, благодаря чему перестал видеть совершенно. Так и застрял на месте, ошарашенный и лишенный всякой творческой инициативы.

Ракетницы снова бабахнули. Председатель раскрыл сомкнутые веки и пред очами его в пурпурном свете фейерверка предстал горбатый Каролек в платке на голове, в очках и на девятом месяце беременности.

Каролек по-прежнему ничего не видел, кроме красноватого мерцания, где качалась какая-то размытая фигура, которая вроде бы застонала. Каролек не знал, что делать, посему неподвижно пребывал в той же позиции.

Председатель, сознавая, что несколько злоупотребил успокоительным средством, снова застонал, снова закрыл глаза и затряс головой, надеясь спугнуть дикую галлюцинацию. Потом горестно закрыл руками лицо.