Лёшенька. Часть вторая

– Сиди… грейся.

Девочка просияла, маленькое худое личико оживилось, вспыхнули радостью голубые глаза. Плюхнулась рядом с Лёнькой, вытянула к костру исцарапанные ноги. На её посеревшей голени зияла глубокая рана с кровоподтёком.

– Ого… где это ты так поранилась?

– Косой в прошлом годе задела. Да не болит уже, прошло… – улыбнулась девчонка во весь щербатый рот.

– Лёшку попроси, он тебя вылечит, – предложил Лёнька. – Лёш, правда?

– Та не, не надо… Баба говорит, что всё само заживёт как на собаке, – рассмеялась она.

Лёша кинул на гостью быстрый взгляд и остался сидеть на месте, даже не шелохнулся. Яшке стало зябко, он вздрогнул и придвинулся ближе к огню. Ребята поёжились, а Кирька заворчал и подбросил в костёр хворосту.

Девчонка засмотрелась на свои голые сизые ступни, пошевелила пальцами и сказала:

– А мои красивые ботиночки Нюратке отдали…

– А кто это, Нюратка?

– Сестрёнка. Мама хотела мне оставить, а баба говорит: «Чего добру пропадать, пусть Нюрка носит».

– Злыдня у тебя бабка, – криво усмехнулся Кирька.

– Та не, не злыдня, ей ботиночек жалко, – улыбнулась девчонка, и ребята прыснули со смеху над этим незамысловатым ответом.

Она тоже заливисто засмеялась, закидывая голову, довольная, что смогла развеселить мальчишек.

– Баба добрая, она думала, что я не слышу, а я слышала.

Ещё больше похолодало, стали видны струйки пара, вылетающие изо рта, и Петька неохотно поднялся, чтобы набрать ещё хворосту.

Искорками помигивали в чёрном небе звёзды, жарко разгорелся костёр, пожирая ярко-оранжевыми языками подброшенные сухие ветки. Он был ненасытен, этот огонь, требуя всё новой и новой пищи. Ребята молчали, уставившись на пламя. Кое-кто уснул, свернувшись калачиком на расстеленной куртке.

Яшка проверил лошадей, вернулся к костру, и тут на него напала страшная дремота. Он отчаянно боролся со сном, мотал головой, тёр глаза, но всё же не выдержал:

– Лёшк, ты не спишь? А мне смерть покемарить охота. Разбуди, если что. – И прилёг рядом с Колькой.

Время от времени он просыпался и видел в свете огня Лёшу и ту девчонку в платочке.

– Ты зачем здесь? – уловил Яшка сквозь дрёму тихий голос брата. – Не следует среди людей ходить, возвращайся туда, откуда пришла.

– Ботиночки Нюратке отдали, как же я без них буду… – Всхлипывающий голос доносился приглушённо, как сквозь туман. – Скажи моей мамке, чтобы принесла, она тебя послушает.

– Я скажу, не бойся…

Когда Яшка в очередной раз проснулся, уже светало. Отчётливо виднелись силуэты лошадей, возле догорающего костра спали мальчишки, прижавшись друг к другу. Той босой девчонки в длинной рубашке не было.

– Эй вы, сони, вставайте. Эвон как светло!

Кирька протяжно зевнул и сказал:

– Какое светло?.. Тьма египетская…

Стали просыпаться остальные ребята, потягиваясь и дрожа от сырости и утренней прохлады.

– А девчонка где? – спросил, озираясь, Колька. – Ушла, что ли?

– Эге, ещё ночью ушла.

– Дёры от мамки получит как пить дать, – сплюнул Петька.

Лёшка отошёл от потухшего костра, развязал путы на ногах Вишенки:

– Не получит.

– Почему? Все мамки одинаковые.

– Да… вам скажи – голосить будете.

– Чего нам голосить? Говори давай. – У Петьки от любопытства разгорелись глаза.

– Мёртвая она, это Васькина сестрёнка из Окунёвки.

Мальчишки побледнели.

– Брехня…

– Бывает такое, – пожал плечом Лёшка. – А вы что, не заметили, как зябко вчерась стало? Когда мертвяк рядом, завсегда холод чувствуется.

Ребята молчали, всё ещё не веря.

– Прошлым летом она ногу косой рассекла, заболела и померла от этого.

– А-а-а-а-а! – завопили Кирька и Колька и бросились бежать по мокрой от росы траве, забыв про коней и козу.

– Я ж говорил: голосить будете… – вздохнул Лёша.

7

Константин привёз пугающее известие: третьего дня у его хозяина отняли кузню, или национализировали, как сказали в сельсовете. Что они собираются с ней делать – неизвестно.

– Царица Небесная, заступница! И как же теперь? – ахнула мать.

– Не знаю, сестрица Вера.

– Хоть бы оставили, не помирать же с голоду деткам…

Константин, пряча глаза, в которых поселилась тревога, раскурил самокрутку и сказал:

– Дураки будут, ежели закроют. Кузня-то денег приносит, неужто лишняя копейка мошну тянет?

Яшка так и обмер: как же его планы пойти к дяде Косте в ученики, выходит, лопнули? Он хмуро ковырял заусенцы на пальцах и морщил лоб. Вот завсегда так, только размечтаешься о чём-нибудь хорошем, так судьба тебе в лоб сковородником – терпи, Яков, да почёсывайся.

Но, к счастью, вскоре пришла утешительная новость: кузню и кузнеца оставляют, даже разрешают взять ученика. Радостный Яшка готов был ехать сию минуту, но мать удержала:

– Куда торопишься? Завтра вместе поедем.

Она пересмотрела его одежду, надставила лоскутками рукава старой рубахи: поносит и такую, чай, не жених ещё; подлатала дырочки на куртке, выстирала штаны и исподнее.

Как там Яшку встретят?.. Фенечка-то девка добрая, а вот маменька ейная… Так, поди, и ходит к дочке свои порядки наводить. Хотя говорят, потише стала, как Иван домой воротился.

На другое утро отправились в Андреевку сразу после чая, оставив Полинку домовничать.