Старик сидел лицом к Сереге и потому, наверно, смотрел на него больше, чем на Витьку. Пытался вроде бы что-то вспомнить, прищипывая веками глаза.
Разговор между тем коснулся электричества, и старик стал выспрашивать подробности: как пройдут линии, сколько надо столбов и указан ли на плане его хутор? На Серегиной «синьке» хутора не значилось, на Витькиной — тоже. Кадыр — так звали старика — взял план Алексеевки и долго разглядывал прямоугольнички-дома, фермы, бригады, связанные линиями. Вздыхал.
— Переселяйтесь в колхоз, — предложил Витька, и Сема незаметно толкнул его локтем.
Старик нахмурился, покачал головой и что-то приказал своей медлительной хозяйке.
Старуха притащила бешбармак — блюдо нарубленного мяса вперемешку с широкой, в три пальца, лапшой. Сема украдкой, из-под полы, как это часто делают в столовых, налил себе и старику из четвертинки. Тот сразу оживился, снова крикнул старухе. Она покорно принесла еще пол-литра.
Сема на глазок, но очень точно, будто вымерил мензуркой, налил всем поровну. Якушев испуганно глянул на Серегу.
— Одну — можно, — разрешил Седов, вроде бы с неохотой берясь за чашку.
— Чтоб не последнюю! — воскликнул Подгороднев.
Поднялись и сошлись в середине, звонко стукнулись фарфоровые чашки. Витька затаил дыхание, зажмурился и торопливо, давясь, проглотил обжигающий комок. Передергиваясь, обшарил вокруг себя рукой, отыскивая вилку или ложку, не спуская глаз с дымящейся горы. Приспособлений для еды не оказалось. Тогда он засучил рукав, как это сделали ребята, и придвинулся к блюду.
Гору ели горстями, словно ковшами экскаваторов. Каждый брал, сколько ему надо, и сочно жевал мягкое, нежное месиво. Никогда еще Витька не пробовал такой вкусной еды, думал: это лучшая баранина, которой сроду не увидишь в городе. Лишь потом, когда старуха принесла сурпу — жирный душистый бульон, когда каждый выпил по огромной миске — сурпа пилась удивительно легко — и когда встали, распрощались с хозяевами и пошли к машине, Подгороднев сказал, что съели верблюда. Никогда еще Витька не ел верблюжатины. Было жарко, хорошо и весело, будто после маленького подвига.
— Подкинуть бы надо старику, — тихо намекнул Серега. Засмеялся: — Он уже весь скот свой перевел, собака вон только и осталась.
— Уо, это можно! — обрадовался Сема. Сорвал с головы облезлую шапчонку, обошел всех по кругу и кинулся назад в избу.
Вернулся скоро — красный и сконфуженный. Сунул каждому измятые бумажки, восторженно-яростно воскликнул:
— Послал меня по-своему знаете куда? —
Седов нахмурился, и пацаны притихли. Никто из них в кузов не полез, хотя шофер уже завел «катафалку». Все тревожно косились на Седова.
Тот не спеша, как на смотру, обошел строй, внимательно всматриваясь в каждого монтера. Приблизился к Витьке, прошептал:
— Тебе даю ребят поопытней. — И громко, беспрекословным голосом сказал: — В Алексеевку пойдут Подгороднев и Васькины.
Среди галдежа-прощания Витька с чувством сжал Сереге руку, отвернулся.
— Ну-ну… — Друг похлопал его по плечу: — Держись. Буду к тебе наезжать в случае чего. Пока…
Машина взревела и, откуда взялась сила, легко понеслась по разбитой дороге. На развилке рядом с кучей вещей и инструментов остались Витька Якушев, Сема Подгороднев да курносые братья-близнецы Васькины.
— Пошли, ребята, — вздохнул Якушев, поднимая свой потертый чемоданишко.
— Да ты что? — огрызнулся Сема. — Это пешком-то? Смешно.
— Все пешком. Я тоже.
— Вот и шуруй, выбивай для нас транспорт. А мы переждем у Кадыра. — И пошел, не слушая, к избе.
Васькины — туда-сюда, схватились за руки, подцепили вещички и — тоже за Семой.
Витька постоял-постоял, плюнул, отвернулся и зло, по лужам, двинул к Алексеевке.
Примерно через час он умерил шаг и невольно подумал, что лучше бы сидеть в избе казаха и, потягивая вкусный чаек, дожидаться какой-нибудь попутки. Промокшие валенки раскисли и чавкали, а до Алексеевки еще было далеко. Но едва он подумал о попутках, как снова обозлился и прибавил шаг. Разве позволительно сидеть и ждать, когда до конца года надо наготовить опоры для высоковольтной и низковольтной ЛЭП, развезти по трассам и установить? План на декабрь был огромный. В конторе исходили из того, что лесоматериала у заказчика много и дело лишь за малым: нажимать.
— Нажимайте, нажимайте, друзья, — говорил на прощание Викентий Поликарпыч. И добавлял, озабоченно хмурясь: — Выручайте…
Со своей стороны он обещал любую помощь, механизмы:
— Автобур! Телескопичку! Следом пущу, готовьте только опоры. Опоры, опоры… Вот где они у меня сидят! — И ребром ладони стучал по седому, заросшему от вечного «некогда» загривку.
Собирались как на пожар. Даже не подбирали монтеров, а взяли тех, кто оказался под рукой, и — на поезд.
Веселый вагон, говор и песни и нетерпеливое заглядывание в окна. И вот она, степь, — настоящая, чистая, просторная для ветра и Витькиной жизни…