Лесничиха (сборник)

Она закрыла глаза, стиснулась так, что захрустели плечи, и, стуча стеклом о зубы, допила. С тихим стоном замотала головой. Петрунин спешно пододвинул к ней консервы, шоколадку, но Варя продолжала мотать головой, не отрывая глаз от миски с супом.

— Самое что ни на есть, — одобрил Порфирий, черпая ложкой жирного навару.

Черпали по очереди, не торопясь, Порфирий — левой рукой. Правой он придерживал Варю. Чувствовал, как оседает под его ладонью Варин бок, как нагревается тонкая материя. И сам он, Порфирий, тяжелел, и ноги его будто прирастали к полу.

Сделалось жарко, Петрунин вспотел. И у Вари на висках проступила испарина. Они сидели близко и о чем-то говорили, перебивая друг друга. Наверное, о том, как встретились чудно. Да, Порфирий помнит, говорили об этом. Он еще смеялся над собой, как летел от ее удара.

— Так и надо, Варя! Стоять за себя! — шумел ей в горячее ухо Порфирий. Они сидели тесно, и она тоже держала его или держалась — все перепуталось: красиво, сладко. — Так и надо настоящей девушке! Потому, может, с того моменту и повредилось у меня в голове. Вот ты будешь гнать — не уйду! Потому как чувствую — навеки…

— Не надо, — слабо попросила она.

Порфирий взял себя в руки, помолчал. Пожевал что-то, заботливо осведомился:

— Вот ты, Варя, помахивала тяпкой. А у тебя обход такой громадный. Или заставляют?

— Рабочих мало, — ответила она. — Поэтому… А вообще-то я давно сама, по доброй воле. Не могу смотреть на голые заплешины.

— Какая ты, Варя… — улыбался Петрунин.

— Тут было бомбами сильно изуродовано, — словно оправдывалась она. — Партизанов всё немцы выбивали. Изворонили… Помаленьку засыпала, подсаживала семечками.

— Те, что окапывала, сеянцы?

— Ага, из желудков… Питомник-то в войну совсем заглох.

— И при немцах сажала? — Он насторожился.

— Эти — нет, эти уж при наших. А есть, что и при фрицах сеяла… А что? — Она посмотрела на него, слегка нахмурилась.

— Чудная ты… — засуетился Порфирий, отыскивая на» столе плитку шоколада. Нашел — тут же, под рукой, — протянул Варе, коснувшись, как помадой, ее влажных губ.

Она лизнула языком коричневое пятнышко и отстранила голову:

— Это на потом. Не надо сразу всё-то…

Долго сидели полуобнявшись, слегка покачиваясь. Варя совсем захмелела. Она с напряжением смотрела на его лицо, на светлый ежик волос, шептала: — Двадцать три тебе года… — Ему было больше тридцати, но он молчал. — И все я о тебе знаю. — Смотрела в глаза. — Все-все! Чистые твои глаза, хорошие, как речка. Так все и видать до самого-самого донышка…

— Варюша!

— А я темная. — Она продолжала шептать. — Извороненная вся… Уходи, Порфирий. Хватит…

Петрунин чувствовал, что, встань он сейчас, она умрет, — Точно угадав его движение, она еще крепче притиснулась к нему, жалобно, тоскливыми глазами впилась в его острые зрачки.

— Нельзя нам вместе…

— Это почему же? — удивился он.

Варя потерла виски, прикрыла глаза ладонью.

— Сама не знаю, как все получилось. Что мы сидим вот так… близко. Незнакомые были — и вдруг… пожалуйста.

— Куда уж больше знакомиться, — засмеялся Петрунин. — Да я тебя вроде и раньше видал. В самом начале войны. Это не ты мне кинула на грудь букет цветов? Я еще кричал тебе, и ты мне кричала.

— Может быть… — кивнула она. — Тогда мы, девчонки с одного класса, многих провожали.

— А я, может, всегда о тебе вспоминал, — взволнованно сказал Порфирий. — Ты еще тогда была в белом таком…

— Все тогда были нарядные…

— Может, я шел к тебе, только к тебе, — еще более-взволнованно сказал он.

— Зря шел… Нельзя нам жениться.

— Ну и что! — задохнулся от таких ее слов Порфирий. Но тут же спохватился: — Это почему?!. — Она молчала. — Может, болеешь? — спросил он осторожно.

Она продолжала молчать.

— Может, это самое… — Он искал слова. — По женскому что?

Она рассеянно кивнула головой.

— Мне все одно! — снова загорелся он. — Да я тебя!.. Ухаживать буду за тобой. Холить. Поправишься ты, Варя… Я такие травки знаю… женские. Вылечу. Как на курорте будешь у меня, увидишь!

Он целовал ее соленое лицо, любя ее, жалея, уговаривая. И вдруг, будто хлестнуло его изнутри, остановился. Сдавленным шепотом спросил:

— Значит, ты уже… не честная, коли знаешь о своих делах?

Не дождавшись ответа, порывисто поднялся и стал ходить взад-вперед за ее спиной. Варя придерживала голову руками и все покачивалась, все куда-то плыла.

— Мы там кровь проливали, а они!.. — замахнулся голосом Петрунин.

Варя словно бы ударилась обо что-то. Застыла. Видно — было, как белеет, будто обжигается морозом, ее левое, только что такое розовое ухо. И пальцы на руках заметно омертвели. Повернулась вместе с табуреткой, уставилась суровыми, как на врага, глазами.

— Хорошо, я скажу, — продохнула она через силу.

Поднялась, шагнула к Петрунину — высокая, прямая.

Он смело смотрел ей в глаза. Ждал.