Если б я сейчас был оперным режиссером, то занялся проведением рейнгардтовских взглядов в опере. Р. точно создан для оперы, с ея условностью, подчеркнутой театральностью. Конечно, все искусство условно, но драма все же несколько ближе к жизни. А опере, с ея большими масштабами, нужны большия формы режиссерск. творчества… Его архитектурно-скульптурныя тенденции могут быть несколько изменены, в зависимости от каждой оперы. Но главное – его “зрелищные” потребности, его бутафорскому виду имеется особый простор в опере, в феерии, в балете, также в трагедии.
Мюнх. Худ. театр (драмат.) принимает меры к уменьшению сцены. На большой сцене растворяются актеры, лица, слова. Большая сцена всегда требует много людей, что не всегда вызывается художественной необходимостью. А Рейнгардт берет тысячи людей, цирки, сотни фонарей, тысячу красок.
…Читаю газеты и журналы. С особой жадностью прочитываю все, что касается студии Рабенек. И про Свободный театр читал, и про МХАТ.
МОСКВА – ЮРЮЗАНЬ
МАРИЯ – ЯКОВУ
…Как-то на днях вечером я мылась в кухне. Нюша тут же что-то работала. И все время говорила. Вспоминала, кк девочкой играла на улице, в лужах любила болтаться, потом про семью, про сватовство к ней ея мужа (у ней есть муж), потом стала вспоминать свою первую брачную ночь. Я слушала молча-молча. С волненьем и еще со сложным, необычным чувством. Вот что разсказывала Нюша… Ей было страшно больно, она не вытерпела и закричала не своим голосом. Но никто не пришел – все знали что тк бывает. “…Пот с меня тк ручьем и лил. Стала я его бить кулаками, за горло схватила, за волосы. Тк волосы и затрещали. Ох, барышня – кк вспомню – тк и сейчас сердце колотится. Целую неделю как больная была. Ввек бы мужчинов и видеть не хотела”. Много еще было реалистических подробностей, но я их опускаю, и когда слушала, низко наклонилась над тазом с водой, тщательно намыливая ноги…
Этот рассказ меня успокоил…
…Яша! – Мож б нехорошо что я про это пишу? Зачеркнуть? – Если дурно – зачеркни сам и напиши, что дурно… Тк уж сделалось: стыжусь тебя – закрываю лицо твоими руками, боюсь тебя – ищу защиты у тебя же. В тебе все начала, все концы. Все в тебе. Боюсь я этого. Но кажется, что это так…
ЮРЮЗАНЬ – МОСКВА
ЯКОВ – МАРИИ
…Вспоминаю в последнем письме слова о христианстве. Это совершенно правильно, и кажется, уже нечто похожее писал тебе. Только внешняя сторона, очень привлекательная, нам доступна. Исходит тепло, успокоение, обещание. Оно детское в его народном употреблении: хорошо себя ведешь – похвалят, плохо – накажут.
…Евангелическое христианство ужасно догматично. Слова Христа: они говорят то-то, а я вам говорю… Догма, приказание, если вы не исполните – будете ввержены в геенну вечную. Помиловать раскаявшагося не удивительно, а помиловать жестокого разбойника! Жаль текстов не помню на память.
…Евангелие не религия, а лишь материал для создания таковой. Сколько людей – столько религий. Из той же книги можно почерпнуть много настоящей любви.
Мне не хочется говорить о таком большом деле, потому что все-таки оно для меня чужое. Религия – я совершенно прошел мимо нея. Может б., прийдется когда-нибудь вернуться.
…И есть ли у тебя деньги. Детка моя – пиши о деньгах правду.
ЧЕЛЯБИНСК – КИЕВ
ЯКОВ – РОДИТЕЛЯМ
Милый папа! Наконец я приехал в Челябинск. В открытке уже писал тебе, что доктор освободил меня от маневров, даже не осматривал. Только подошел, сейчас же сказал: “Ага, вольноопределяющийся! Освободить!” И назавтра с командой слабосильных солдат был отправлен воинским поездом сюда, на челябинские зимние квартиры. Теперь мне только дожить до приказа!
Разумеется, я очень обрадовался этому. Маневры, говорят, будут нетрудные, но все же пройти 35 верст в первый день, имея на себе больше пуда, – это тяжело.
Ночи здесь уже холодные, совсем осенние, и очень легко простудиться на ночлеге, так как ночлеги всегда в поле, в походных палатках, спят на земле, шинелью укрываются, вещевой мешок под голову.
И вдруг вместо ночлегов в поле, в походных палатках, с вещевым мешком под головой сижу я теперь в городе, в гостинице, пишу за письменным столом, пью чай из самовара (а не из грязного чайника), потолок в номере не течет, как в бараке, начальства нет никого, и я совершенно свободен до приезда войск с маневров… Это вместо грязи, гадости, лагерной работы.
…За вчерашний вечер и сегодняшний день я буквально ожил. Не говоря уже об удобствах, о мягком матрасе, электрич. лампе, чистой комнате.
…Мне просто надоело одиночество, в котором столько времени жил. Захотелось людей, книг, театра, музыки, а главное – свободной жизни, не видеть начальства, не зависеть от него.
ЧЕЛЯБИНСК – МОСКВА
ЯКОВ – МАРИИ