Летающие киты Исмаэля(сборник)

— Затем один из двенадцати, потрясая кулаком в сторону струйки Варева, бившей из Бутылки на ближайшем холме, — продолжала Алиса, — предложил линчевать этого спятившего профессора, назвавшегося Махрудом, этого одуревшего от чтения поэзии и философии университетского придурка. «Друзья, граждане, американцы, если этот Махруд на самом деле Бог, как заявляет Шинд, еще один безумный ученый, то пусть он поразит меня молнией! Меня и моих друзей тоже!» — призвал один из двенадцати. Все двенадцать стояли на трибуне в скверике перед зданием суда. Они смотрели на главную улицу и дальше на холм, за рекой. Они глядели на восток. В это время над городом не гремел гром, не сверкали молнии. Но в следующее мгновение вся дюжина была вынуждена позорно бежать и больше никогда не показывать открытого неповиновения Сверх–Быку.

Алиса начала хихикать.

— Они были поражены несчастьем, которое не столь разрушительно, как молния, и не столь впечатляющее, но гораздо более деморализующее. Махруд наслал на них немочь, которая вынудила их постоянно носить пеленки, причем по той же причине, по которой они требуются грудным детям. Разумеется, это наконец убедило Дюжину Красавчиков в Пеленках. Но эта бесстыжая свора бывших отцов города тут же полностью перестроилась и стала заявлять, что они все время знали, что Махруд является Настоящим Быком. Якобы они устроили митинг для того, чтобы прилюдно сообщить о своем переходе в новую веру. Теперь же Махруд предоставил именно им монополию на божественные откровения. Если кто–нибудь хочет войти с ним в контакт, пусть подходит к ним и платит только за то, что его поставят на очередь.

Они все еще не могли осознать того, что деньги уже ничего не значат!

Они были настолько близоруки и нахальны, что стали просить Махруда, чтобы он каким–нибудь особым образом подтвердил законность их пророчеств. И Сверх–Бык ниспослал им знак святости. Он дал им постоянное желтое свечение, своего рода ореол.

Алиса залилась хохотом, дергая коленками и подпрыгивая.

— Разумеется, Дюжина должна была испытать большущее счастье. Но этого не случилось. Ибо Махруд лукаво окружил этим ореолом такое место, что, для того чтобы они могли продемонстрировать свой знак святости, необходимо было встать. И хотите верьте, хотите нет, эти тупоголовые двенадцать апостолов отказываются признать, что Махруд надул их. Наоборот, они постоянно бахвалятся месторасположением своего ореола и пытаются заставить всех остальных носить пеленки. Они говорят, что тряпка вокруг поясницы такой же знак истинной веры в Махруда, как тюрбан или феска — у верующего в Аллаха.

Естественно, подлинная причина заключается в том, что они не хотят привлекать внимание. Не то чтобы они не хотели быть выдающимися людьми, просто они не желают, чтобы их одежда напоминала людям об их немочи или об изначальном грехе.

Слезы капали из глаз Алисы, хохот душил ее.

Я же не заметил в этом ничего забавного и так и сказал ей об этом.

— Вы так ничего и не поняли, Темпер, — заявила она. — Это состояние вполне поправимо. Все, что Красавчики должны сделать, это молить Махруда, чтобы он избавил их от немочи. Они мгновенно станут такими же, как и все остальные. Однако гордыня не позволяет им пойти на это. Они настаивают на том, что это — благодеяние и знак особого расположения к ним Быка. Они страдают, да, но им, похоже, нравится страдать, так же как Мокрому Козлу нравится сидеть у надгробного камня своей жены, будто этим он может не пускать ее из–под земли, и хныкать о своих несчастьях. Он и ему подобные ни за что на свете не откажутся от своего наказания!

Алиса снова принялась громко смеяться. Я присел, схватил ее за плечи и притянул к себе поближе, чтобы проверить запах у нее изо рта. Но никаких намеков на Варево не оказалось, значит, она не пила из бутылки Мокрого Козла. Просто ее охватил истерический хохот.

Обычно в таких случаях самое лучшее средство — это звонко отшлепать женщину по щекам. Однако сейчас все произошло наоборот, поскольку она первая отвесила мне пощечину — и притом очень звонкую. Эффект был тот же самый. Она перестала смеяться и посмотрела на меня.

Я держался за пылающую щеку.

— А это за что?

— За то, что вы захотели воспользоваться моим положением, — заявила она.

Я был настолько возмущен и застигнут врасплох, что мог только, заикаясь, пробормотать:

— Я только… я только…

— Держите свои руки при себе, — отрезала она. — Не принимайте мое сочувствие за любовь. И не думайте, что из–за того, что эти бездельники и бездельницы, нахлебавшись Варева, творят черт–те что и валяются с кем попало, я последую их примеру.

Я повернулся к ней спиной и закрыл глаза. Но чем дольше я так лежал и чем больше думал о ее неверном толковании моего поступка, тем больше я загорался гневом. Наконец, весь внутри кипя, я снова сел и повелительно позвал:

— Алиса!

Она, должно быть, тоже не спала, так как сразу же поднялась и уставилась на меня своими большими глазами.

— Что?.. Что такое?

— Я забыл вернуть вам вот это.