Летчик. На боевом курсе!

Вчера вечером после разговора в корпусе я как-то всё больше на эмоциях был. И ничего конструктивного придумать не смог. За ночь немного успокоился, по крайней мере, острые эмоции и впечатления от проведённого разговора ушли, и я начал думать более чётко и взвешенно. Вчера-то здорово напряг свои мозговые извилины – слишком неожиданным оказался разговор. Пришлось просчитывать каждое слово, контролировать мимику и интонации, лихорадочно пытаться выдернуть из глубин памяти всю необходимую для этой беседы информацию. И, кажется, у меня всё получилось. По крайней мере, сегодня и сейчас я нахожусь на аэродроме, а не в каких-нибудь застенках.

А что будет дальше? Отгоняю от себя этот преждевременный вопрос. Потому что ничего сейчас нельзя загадывать. Всё будет зависеть от того, поверит ли мне Джунковский и что именно скажет при следующей нашей встрече. Или сделает. Если поверит, то… И я снова обрываю себя, дабы не спугнуть удачу. Потому что это совсем другая фигура по значимости и абсолютно другие возможности по жизни. Ведь если всё срастётся как нужно, то… И я снова затыкаю неуёмный фонтан собственного воображения. Рано! После помечтаю, когда появится хоть какое-то реальное подкрепление этим мечтам!

И, вообще, благодаря своему вчерашнему вечернему визиту в «Подвал» я впервые настолько чётко определился со своим окончательным позиционированием к окружающей меня действительности. Всё увиденное там, в этом подвальном тумане сизого табачного дыма, так отчётливо напомнило мне о собственных метаниях, что я наконец-то понял, для чего я здесь. Можно много успешно и красиво говорить о патриотизме, о жертвенности во имя великой России, но кроме болтовни ничего конкретного и полезного не делать. Сколько в том зале было экзальтированной молодёжи, а воевать отправился только один Гумилёв… Да и то отношение к нему у публики после такого поступка было несколько… Скажем так, этаким непростым, неодобрительным. Единственно, выбивались из всего этого те слова Маяковского. Вот и посмотрим, найдёт ли он меня, или это так, болтовня пустая, под влиянием очередного порыва? Так что прочь все свои сомнения, отныне только вперёд, невзирая на трудности и личности. Впрочем, с моим везением находить общий язык с этими самыми личностями, пусть и на основе некоего послезнания, сомнений и быть не может. Нечего заниматься пустой болтовнёй и зряшными переживаниями – дело дельное делать нужно! И хватит ассоциировать себя с песчинкой в механизме развития истории. Гораздо лучше будет оказаться там в качестве булыжника…

Вечером же у меня состоялся только лишь визит к доктору. Никуда я больше не поехал. Рана моя успешно заживала, да я и сам это чувствовал, зуд стоял под повязкой такой, что никаких сил терпеть не было. Но перевязку на всякий случай сделали, сменили замазюканную за эти дни косынку-перевязь. И всё! Удалось убедить себя пока никуда не высовываться, остаться в гостинице и отдохнуть. Пока ещё есть такая возможность. Пусть Михаил один погуляет. Да он и не возражает. И, судя по тому, как он бодро и весело собирается, у вахмистра всё на личном фронте в полном порядке. Вот хоть у кого-то всё хорошо!

За несколько последующих дней основные работы на самолёте закончили. Осталась всякая мелочь, вроде обтяжки и покраски.

Переделали практически полностью весь фюзеляж, теперь в пилотской кабине имеется неплохой обзор во все стороны, даже осевую черту на нижнем стекле чёрной краской нарисовали. Чтобы выдерживать прицельную линию пути на боевом курсе.

В его средней части, в полу – вырезали прямоугольный люк и поставили открывающиеся створки, собрали и закрепили механизм для подвески и сброса бомб с направляющими. Намучились с выбором подходящего места. Нужно было и общую прочность корпуса не нарушить, и соблюсти при этом нейтральную центровку, которая бы никоим образом не влияла на аэродинамические характеристики самолёта и его управляемость. При любой бомбовой загрузке. Ну, или при полном отсутствии оной. Пришлось усиливать центроплан и стойки шасси, так, на всякий случай. Решил перестраховаться.

В процессе всех этих переделок ко мне обратилось несколько молодых ребят из служащих на заводе, в этом году закончивших технические учебные заведения. Потому как газеты не успокаивались и со всем присущим им апломбом превозносили героизм наших солдат и офицеров. Вот под их влиянием и возник в обществе с началом войны и первых значимых успехах на фронте небывалый энтузиазм и патриотизм. И этим молодым людям приспичило воевать. Как будто они на заводе мало для фронта делают. Но, как это всегда с молодёжью и бывает, убедить их в этом никак не получилось.