Летчики

— На все корки меня разложил. Вот послушай. — Кузьма Петрович сердито сдвинул брови. — «…Работа заочника майора Ефимкова поражает своими неправильными суждениями. Неверно понимая природу оборонительных боев, происходивших в сентября — декабре в районах Вязьмы, Юхнова и Подмосковья, автор явно преуменьшает роль активной обороны и преувеличивает значение фактора внезапности. Майор Ефимков, очевидно, упустил из вида, что первый период войны был периодом изматывания противника, периодом четко спланированной активной обороны. Давая схему наземной обстановки, майор Ефимков описал дело таким образом, будто бы враг имел на этом фронте неоспоримое преимущество и создал угрожающее для жизни страны положение. Ефимков забыл, что активная, четко спланированная оборона была нашим огромным преимуществом, позволившим допустить немецко-фашистскую армию в глубь страны и обескровить ее за это время…» Нет, дальше не буду!

Кузьма Петрович вскочил и с негодованием отбросил листки. Мочалов с намыленной щекой повернулся к нему.

— Постой, постой, а как же ты решал тему?

— Правильно! — закричал Ефимков, и его губы плотно сомкнулись. — Я ему все по деталям, весь характер наших воздушных боев того времени раскрыл, а он меня поленом по лбу хватил за это, да еще обвиняет в искажении исторической правды. Да кому она больше известна, эта историческая правда, как не мне!

Кузьма Петрович остановился перед Мочаловым и выпрямился, расправив широченные плечи. Глаза его гневно сверкали.

— Я каким сорок первый год знаю, Сергей Степанович? Самым тяжелым… грозным для страны. В ночь на двадцать второе июня я мирным сном в лагерной палатке спал, ни о какой войне не думал. На всех самолетах нашего звена боекомплектов не было, только моя «чайка» заправленной стояла… Это правда, дорогой товарищ старший преподаватель, что я босиком взлетел на ней, потому что враг застал нас врасплох и некогда было одеваться. Да, да, взлетел босиком и в таком виде сбил первый «юнкерс», бомбивший Брестскую крепость. А разве не правда, что «мессершмитты» и по высоте, и по скорости превосходили наших «чаек», и что до тех пор, пока не пришли «яки», было, ох, как трудно в боях! И потом откуда это взяли, будто наша, как он тут пишет, «четко спланированная оборона» предполагала немецких фашистов до стен Москвы допустить… чтобы измотать? Нам что — вспоминать об этом радостно? А если и вспоминаем, так нужно правдиво и честно говорить, особенно для тех офицеров, которые пороха не нюхали. И внезапность большое значение имеет в современной войне! Большое! Так я думаю.

Мочалов положил бритву и подошел к другу. Мыльная пена ссыхалась на его щеке, образуя корочку.

— Обожди, обожди, да ты же правильно рассуждаешь! Мне тоже эти мысли приходили в голову, когда я в академии учился. Только я не бунтовал, как ты.

— А я буду бунтовать! — крикнул Кузьма Петрович. — Не знаю только вот, у кого узнать, правильно мы судим или нет.

— Знаешь что, — предложил Мочалов, — давай у генерала Зернова спросим, чего стесняться.

— И спросим, — сказал, успокаиваясь Ефимков, — иди добрейся, раз за нами заедут.

III

Генерал-лейтенант авиации Зернов принял их в просторном кабинете своей новой квартиры. Большие окна делали комнату светлой. Обстановка напоминала Сергею прежнюю квартиру Зернова: те же шкафы, забитые книгами, письменный стол и тахта, та же картина Айвазовского «Девятый вал» на стене и то же поблескивающее пуговицами глаз чучело волка в углу. По всему видно, что генерал не менял своих привычек. Правда, бросилось в глаза и новое в этом кабинете — большой портрет молодого летчика с задумчивыми глазами. «Все-таки не ослабело горе, — подумал про себя Мочалов, — крепко бережет он память о сыне».

Генерал вышел навстречу офицерам в парадном мундире. Его глубоко поставленные глаза смотрели приветливо. Три года не видел его Мочалов, но, вглядываясь в лицо, не заметил больших изменений. Как и прежде, большая голова генерала была гладко выбрита. Лицо казалось свежим, щеки пробивал легкий румянец. Крепко пожав гостям руки, Зернов указал одному на тахту, другому — на плетеное кресло-качалку.

— Очень рад, очень и очень рад, товарищи офицеры. Откровенно говоря, я побаивался, что дела задержат меня в столице еще на недельку и я вас не застану. А как же не повидать своих старых друзей?! — Он улыбнулся, и от углов широкого рта во все стороны разбежались морщинки. — Ну, как понравились новые машины?

— Чудо, а не машинка, — отозвался Сергей Степанович. — Скоростёнки прибавили нам конструкторы, о высоте позаботились. А главное — прибор…