Летчики и космонавты

На этот раз мы постарались не упустить погоду. Быстро взлетели, взяли курс на Ванкарем. Под нами громоздился Анадырский хребет. Его отроги с островерхими пиками, казалось, вот-вот коснутся наших крыльев. Шли тяжелым, неизведанным никем путем. С тревогой думали, что ждет нас на этом этапе.

— Ветер? — задал вопрос Шелыганову.

— Сегодня он наш помощник, — ответил мне штурман.

Ветер был попутным, скорость самолета резко возросла. Если при встречном мы тащились, едва набирая 80 километров в час, то при попутном ветре скорость перевалила за двести. Душа радовалась.

С попутным ветром быстро одолели 250 километров и вновь столкнулись с пургой. Она началась через час после вылета. Я знал, что снежные заряды бушевали от земли метров на пятьдесят, не выше, поэтому вел самолеты над пургой, но внезапно встретил стену сплошной облачности. Необозримая масса облаков закрывала весь хребет. Его высоты мы не знали, он еще никем не исследован.

— Плохо дело, командир, — тревожно сказал штурман.

— Сюрпризы Арктики.

— Ведьма, а не Арктика.

Что делать? Если бы я полетел вперед, остальные самолеты, конечно, не остались бы. Имел ли я право вести отряд в облака, не зная высоты хребта? Мы могли врезаться в горы к погибнуть. Имел ли я право рисковать жизнями и машинами, когда мы были уже так близки к цели? Что делать? Возвращаться в Анадырь? Отбрасывать отряд снова, назад на целых 250 километров? Нельзя. Ведь у нас были палатки, спальные мешки — все необходимое для жизни в тундре. Значит, мы можем сесть на первом удобном «пятачке», переждать непогоду и продолжить полет по намеченному маршруту. Такое решение у меня созрело. Но где «пятачок»? Вскоре я увидел несколько черных точек, то были яранги. Решил немедленно садиться поблизости от чукотских яранг.

Сделал разворот, зашел на посадку. Опять приземлился первым. Вслед за мной сели Молоков, Пивенштейн. Подрулили к ярангам, выключили двигатели.

Чукчи несмело, крадучись, шли к нам навстречу. Боялись они не нас, советских людей они видели, а вот диковинных машин с крыльями им встречать не приходилось. Один чукча, более смелый, приблизился к нам. Глядя на него, подошли и остальные. Все в меховых одеждах.

Мы поздоровались. Чукчи ответили что-то по-своему. Только один ответил на ломаном русском языке.

— Как называется ваше селение?

— Кайнергин.

— Есть ли у вас русские?

— Нет.

— Можно у вас заночевать?

— Можно. Пожалуйста.

Кайнергин — это всего лишь несколько чукотских яранг, затерявшихся среди бескрайних просторов тундры.

Мы с Молоковым пошли в ближайшую ярангу, но буквально через секунду выскочили оттуда. Духота там была ужасная! В яранге находились собаки и дети, рыба и тухлое моржовое мясо. Тухлое потому, что его чукчи не солили. Убьют моржа, притащат в ярангу и едят это мясо, им же кормят и собак.

Возле яранг мы поставили общую палатку на девять человек, намеренно сделав ее небольшой, чтобы теплее было спать. Притащили спальные мешки, примус. Сварили суп в консервной банке, пригласили чукчей к себе на вечер. Мы знали, что чукчи очень любят пить чай, но у нас его не было, и мы предложили им какао.

На чаепитие собралось человек пятнадцать. Пришли и старухи и малые дети. Переводчиком был единственный местный житель, понимавший русский язык. Впрочем, вскоре стали объясняться жестами, комбинировать фразы из русских и чукотских слов.

— Можно послушать ваши песни?

— Э-э-э! Можно.

В середину круга встали девушки, пожилые чукчи — по бокам. Затянули песню. Кое-кто из наших товарищей пробовал подтягивать — получилось. Это подбодрило певцов.

Неожиданно чукчи оборвали пение и один за другим, не говоря ни слова, стали уходить из палатки, словно почуяли что-то недоброе.

— Что такое? — спросили нашего переводчика.

— Плохо. Очень плохо.

— Что плохо? Может, обидели кого-нибудь?

— Нет, нет. Буран идет. Плохой буран. Совсем плохой.

Мы не придали этому значения, легли спать в нашей палатке. Спалось хорошо. В мешке тепло. Усталость свалила нас накрепко, я спал беспробудно несколько часов. Когда проснулся и открыл спальный мешок, то невольно вздрогнул: я был совершенно один среди снежной пустыни.

Палатки не было. Завывал ветер. Снег бил в лицо. Видимо, ночью буран сорвал палатку и засыпал нас снегом. Рядом со мной оказались снежные бугры — это мои товарищи продолжали спать в мешках под снежным наметом.

Разбудил Пивенштейна:

— Борис, проснись, погода хорошая!

— Что случилось? — недоуменно спросил Пивенштейн, высовывая голову из спального мешка.

— Пора вставать.

— Есть вставать! — бодро ответил он и стал изумленно оглядываться вокруг.

Действительно, палатку сорвало и унесло. Над каждым спальным мешком намело с полметра снега. Наши примусы, оружие — все оказалось погребено под снегом. А буран продолжал неистовствовать.