Летящая на пламя

Шеридан взглянул на молодого человека, и в глазах у него все потемнело. Ужасные подозрения закрались в его душу. Он вдруг представил себе эту самую каюту и в ней Олимпию и Фицхью. Они проводили здесь время наедине в течение долгих недель. Фицхью разговаривал с ней, обнимал ее…

— Мы каждый день пили вместе чай, — сказала Олимпия, с улыбкой глядя на Фицхью, что было для Шеридана подтверждением его самых мрачных опасений.

Подумать только, еще совсем недавно эта маленькая потаскушка сгорала от страсти в его объятиях и умоляла овладеть ею! Она просила его жениться на ней! А сейчас…

— Мы как раз обсуждали вопрос о дне свадьбы. — Фицхью ласково улыбнулся, поглядывая на свою избранницу. — С моей точки зрения, чем скорее мы поженимся, тем лучше. Но я хочу соблюсти все формальности. Я просто настаиваю на этом! Пожалуй, две недели будет нам достаточно для того, чтобы сделать все необходимые приготовления. Надо будет обить бархатом диван, испечь свадебный пирог. Возможно, это не займет слишком много времени. Кроме того, мисс… — Фицхью внезапно широко улыбнулся и взял Олимпию за руку, — то есть я хотел сказать, Олимпия должна подумать о свадебном наряде.

— Да, — согласилась она, — у меня есть шелк цвета слоновой кости, но я хотела бы украсить платье какой-нибудь отделкой.

Фицхью поцеловал ее руку.

— Я уже подумал об этом. Посмотри. — Он быстро подвел Олимпию к шкафу и, выдвинув один из ящиков, достал оттуда небольшой сверток. Развернув шуршащую бумагу, молодой человек показал невесте кружева из серебряной нити и мелкий жемчуг.

— О-о! — воскликнула Олимпия и осторожно дотронулась до воздушных кружев, а затем прижала пальцы к губам. — О, дорогой, ты разве…

— Я купил их в Буэнос-Айресе. Я подумал… я надеялся, что когда найду тебя… то… Они тебе нравятся? — Фицхью схватил Олимпию за руки. — О, дорогая Олли, ты плачешь? Но ты ведь теперь в полной безопасности. Отныне ты находишься под моей защитой. Я больше не спущу с тебя глаз!

Олимпия опустила голову. Шеридан тупо смотрел на сплетенные руки жениха и невесты. Он все еще ждал какого-нибудь жеста или тайного знака, свидетельствовавшего о том, что все это происходило не всерьез.

— Через две недели, — нежно промолвила Олимпия. Фицхью держал в своих покрытых веснушками руках ее пальцы.

— Тогда, может быть, назовем точную дату нашей свадьбы?

Шеридан застыл в оцепенении. Вот сейчас она найдет какую-нибудь отговорку, попросит время на обдумывание… Ему следовало немедленно вмешаться, прийти ей на помощь, найти какую-нибудь вескую извинительную причину для отсрочки. Но разум Шеридана, казалось, был парализован.

— Хорошо, — сказала Олимпия, не сводя глаз с Фицхью. — Третье ноября?

У Шеридана перехватило дыхание и внезапно закружилась голова. Он был сражен. Резко повернувшись, он отошел к столу и начал звенеть чайной посудой, слыша, как за его спиной Фицхью называет Олимпию своей дорогой Олли и сообщает ей, что сегодня вечером они непременно отпразднуют это событие, пригласив к столу всех офицеров судна и заказав коку лучшие блюда.

— Надеюсь, сэр, что вы окажете нам честь, официально объявив всем о предстоящей свадьбе, — сказал капитан, подходя к Шеридану, который в этот момент как раз подносил к губам чашку.

Фарфоровая чашечка внезапно дрогнула в его руке и, ударившись о край стола, покатилась по турецкому ковру, устилавшему пол, а ее отбитая ручка отлетела в сторону.

— Простите, — пробормотал Шеридан, которого душили злость и отчаяние.

Фицхью поднял разбитую чашку.

— Стыдитесь, старина. — Он положил руку на плечо Шеридана. — Неужели вы за это время так отвыкли от корабельной качки?

И Фицхью, опустив руку, повернулся к Олимпии. Шеридан уставился испепеляющим взглядом в спину молодого человека, сгорая от ненависти и презрения.

Олимпия, шурша юбками, подошла к столу, являя собой само воплощение женской застенчивости и стыдливости. Казалось, что она была сделана из воска. Шеридан пытался встретиться с ней взглядом, но она, разлив чай, села за стол, так и не взглянув на него. Чувство недоумения и разочарования переросло в панику. Шеридан не верил в реальность происходящего. Он просто не мог поверить! Особенно после их свидания. После всего, что между ними было!

Шеридану казалось, что чай отдает горечью. Он держал блюдце обеими руками и не сводил глаз с Олимпии, сознавая с болью в сердце, что похож сейчас на побитую собаку, жаждущую одного-единственного доброго слова. Но Шеридан понимал, что его жалкий вид не растрогает Олимпию, потому что она даже не взглянет на него, поскольку он больше не вызывает у нее интереса.

Внезапно с ужасающей ясностью он начал понимать, что сделал роковую ошибку.