Летят наши годы

- Саша, - непринужденно, сразу располагая к себе, знакомится он и, задержав мою руку в своей, озабоченно спрашивает: - Непутевое письмо прислала? Говорил ей:

выпиши все вопросы и коротко, по-военному, отвечай - да, нет, в таком-то году! А она что? "Ах, помнишь!

Ах, помнишь!" Вот и погнала человека на край света.

Лирика!

- Эта-то лирика мне и нужна, - смеюсь я.

- Да ну? - Саша удивленно крутит черноволосой головой. - А я думал по-нашему надо...

Высокий, с широкой грудью, обтянутой белой тенниской, с тщательно, до синевы, выбритыми скулами и черными горячими глазами, он, кажется, заполняет собой всю явно тесную ему комнату. Крупно расхаживая, он треплет - по пути - чубчик сына, дотрагивается до гладко причесанной головы дочери, под мышки легонько поднимает со стула Лиду.

- Обедать, мать, обедать. Хороша хозяйка - гостя заморила!

- Тебя ждала, с подкреплением, - отшучивается Лида; застилая стол скатертью, она искоса посматривает на меня. "Ну как?" - означает, кажется, этот немой вопрос, и я так же украдкой подмигиваю: хорош мужик, ничего не скажешь!..

- Вот этот самый командир роты и не отпустил меня в Ульяновске, кивает Лида на мужа. - Варвар!

- Еще чего? - подтрунивает он. - Захотела бы - ушла.

- Сашка, бессовестный! - ахает Лида. - Ладно, я тебя выдам! Он, оказывается, с первого дня меня присмотрел. И никуда от себя не отпускал. Только в День Победы и сказал - предложение сделал.

- А ты бы раньше хотела? - продолжает подшучивать Саша.

- Куда там! Так бы и разбежалась.

- Помню, как ты на меня поглядывала. - Саша легонько бьет по донышку коньячной бутылки ладонью и ею же подхватывает послушно вылетевшую пробку. - Пожар, а не взгляд!

За обедом смех и шутки не смолкают, при каждом удобном случае я пытаюсь направить разговор на желательную тему.

- Вы, значит, так всю войну вместе и провоевали?

- Вместе. Только закончили по-разному. Я - старшим сержантом, он подполковником. - Лида бросает на мужа иронический взгляд. - Так в тени и продержал.

- Скромность женщину украшает, - невозмутимо подтверждает Саша.

- Самая дурочка во всем БАКе была, - не сдается Лида.

- Это что за БАК? - цепляюсь я.

- Бомбардировочный авиакорпус. Наша рота связи была ему придана.

- Не просто рота, а отдельная, - поправляет Саша. - Это значит самостоятельное воинское подразделение. Со своим хозяйством.

- Не зазнавайся, не зазнавайся, - задирает Лида. - Кто ты теперь? Чиновник министерства связи. Человек в отставке.

- Не чиновник, а инженер. Не в отставке, а в запасе, - Саша усмехнулся. - Разница существенная.

Пока мы обедаем, огромная сизая туча, закрыв солнце, нависает над городом, замечаем ее только тогда, когда дом вздрагивает от тяжелого раската грома. Лида вскакивает, настежь раскрывает дверцу, ведущую на крохотный балкон.

- Люблю грозу! - возбужденно говорит она, жадно вдыхая резкий чистый воздух, ринувшийся в комнату.

Саша становится с ней рядом, незаметно оттесняя, и, оглянувшись, с улыбкой кивает мне:

- Вот еще одно доказательство неуравновешенности.

Грузная сырая туча лежит, кажется, прямо на крышах, за окном, и в комнате стремительно темнеет. Прямой прицельный дождь переходит в ливень, по улице, взбухая сбитым каштановым цветом, несутся потоки воды. Пропала такая красота!

Сквозь дымную под дождем листву мокро сияют первые огни, с хохотом, сложив бесполезные уже зонты, бегут насквозь промокшие, в прилипших к коленям юбчонках девчата. На какое-то время равномерный шум ливня слабеет и, получив в верхах дотацию, нарастает снова.

- Здорово! Ну, здорово! - в каком-то упоении твердит Лида, и мне кажется, что сейчас она далеко-далеко от нас...

Дождь идет минут сорок, если не больше, и когда он сразу, как по команде, утихает, становится ясно, что день давно кончился. В чистом небе сияет звездочка, в мягкой синеве сумерек, как ни в чем не бывало, горят белые свечи каштанов.

- Спать, ребятишки, спать! - Саша подталкивает к ширме позевывавших Веру и Женю, уходит вместе с яими, и почти тут же оттуда доносится их веселая возня и смех.

- Как маленький, - улыбается Лида.

Поглядев на неубранный стол, она машет рукой, выносит на балкон стулья.

- Интересно все-таки, что за книга у тебя получится?

И получится ли?

- Не знаю, - честно признаюсь я, разводя руками. - Слушай, Лида, а ты не пробовала сама писать? По правде сказать, я думал, что ты обязательно будешь или писателем, или журналистом. Если, конечно, преодолеть твою привычку скакать в сторону.

- Нет. - Лида отвечает серьезно, не обратив внимания на шутку. - Просто баловалась. Я очень хотела стать врачом. И до сих пор жалею, что не сумела кончить институт. После войны почти десять лет жили за границей.

Верушка тяжело болела. Это она сейчас выправляться начала.

Прислушавшись - к тому, утихли ли за ширмой, или к влажному лопотанию листвы на улице, - Лида некоторое время молчит, как-то медленно, словно решая что-то, говорит:

- Знаешь, что я написала бы о себе, если б была писательницей? Вот.

ЖЕНЩИНА С ВОЙНЫ