Летит себе аэроплан

— О, господин Шагал, — улыбнулся Вальден, — до сих пор были известны химеры греков, химеры индусов и китайцев, соединение козы со львом, человека с лошадью, человека с козлом, но если появится немецкая химера, если пруссачество соединится с социализмом, мы получим анатомически неразличимое сочетание в одном туловище человека со свиньей.

— Лишь только собираются за столом два немца — сразу начинаются разговоры о дьявольщине и уродстве, — сказал Конюдо. — Мы, французы, любим совсем другие формы фантастики. Наше веселье таит в себе отвагу. Только чудовищная катастрофа, вызванная безумием небес, воды, земли, огня, могла бы поколебать веселье Парижа.

— Мне кажется, — сказал Вальден, — что над крышами Берлина такая чудовищная катастрофа уже нависает, но в Париже она еще не чувствуется, и ради этого я приезжаю сюда, чтобы передохнуть. У нас, немцев, есть поговорка, относящаяся к хорошей жизни: живу, как Бог во Франции.

— Французы о хорошей жизни говорят: как петух в тесте, — сказал Конюдо.

— А русские говорят: как сыр в масле, — сказал Шагал.

— Скучаете по России? — спросил Вальден.

— По Витебску, — сказал Шагал. — Здесь, в Париже, мне очень не хватает витебского сыра и масла… Впрочем, французского сыра и масла мне тоже не хватает…

Шагал сидел в прихожей огромной квартиры. Вокруг были запахи и звуки богатой жизни. Из кухни доносился стук поварских ножей, очевидно, рубивших мясо, из салона до головокружения пахло свежими булочками и кофе, и, очевидно, из детской, доносились играемые на фортепиано гаммы. Потом детский голосок начал петь французскую песенку. Вышел толстомордый лакей и, не обращая внимания на Шагала, начал чистить штиблеты.

— Мосье, — нерешительно, робко обратился Шагал к лакею, — я сижу в прихожей уже полчаса. Не могли бы вы напомнить обо мне мосье Дусэ? Ему писал обо мне рекомендательное письмо мосье Конюдо.

Лакей отставил хозяйские штиблеты и пошел в столовую. Позвонили в дверь. Опять появился толстомордый лакей.

— Мосье, — обратился к нему Шагал, — вы сказали обо мне?

— Один момент, — сказал лакей и открыл дверь.

— Пьер, это зеленщик? — спросил женский голос.

— Нет, мадам, — сказал лакей. — Мадам, вы заказывали цветы из Ниццы?

— Заказывала. — Появилась пахнущая духами дама, взяла у лакея огромный свежий букет и протянула разносчику хрустящую банкноту не менее пятидесяти франков.

— Мадам, — сказал Шагал, — я сижу уже полчаса… Мосье Конюдо написал мосье Дусэ рекомендательное письмо по поводу пятидесяти моих акварелей.

— Как ваша фамилия?

— Шагал… Я русский художник.

— Сейчас. — Она ушла вместе с лакеем, нюхая букет.

Очень скоро лакей вернулся, нес в руках папку и конверт.

— Мосье Дусэ поручил мне вернуть вам эту папку и письмо мосье Конюдо и сказать, что мы не нуждаемся в лучшем колоритисте нашего времени. — Лакей засмеялся и принялся опять чистить штиблеты.

На бульваре Сен-Жермен ярко светило солнце. Пахло политой зеленью, вода струилась из шлангов поливальщиков. Торговцы овощами и фруктами предлагали со своих тележек большие помидоры, яблоки, груши, какие-то неведомые экзотические фрукты.

Шагал вынул из конверта рекомендательное письмо Конюдо, прочел: «Мосье Дусэ. Рекомендую вам как опытному коллекционеру приобрести акварели русского художника мосье Шагала, который является, на мой взгляд, лучшим колоритистом нашего времени. Культура в сочетании с вдохновением, свежесть цвета, безыскусность композиции, движения свойственны акварелям Шагала, который умеет, не утрачивая темперамента, сохранить чистыми тона и обозначивать…»

Шагал разорвал письмо на мелкие клочки и зашагал по бульвару.

— Если б этот бульвар Сен-Жермен прямо перешел в витебскую Вокзальную улицу… — сказал он вслух. — Отче, почему ты отвернулся от меня?

Возвратившись пешком в «Улей», Шагал швырнул папку с отвергнутыми акварелями на стол и сел на единственный стул, опустив голову на ладони.

— Что делать? — повторял он. — Что делать? Может, оседлать химеру на Нотр-Дам и подняться в небо над Парижем, моим вторым Витебском? Жить в небе, где не требуется оплачивать еду и комнату и не нужны новые штиблеты, потому что по мягким облакам можно ходить босиком?

Раздался стук в дверь.

— Господин Шагал, вы у себя? — спросила Соня.

— У себя, — устало сказал Шагал, — но не надо сейчас прибирать ателье.

— Я не за этим, господин Шагал... Тут к вам приходили.

— Кто приходил?

— Какой-то богатый господин.

— Богатый господин? — оживился Шагал. — Это, наверно, мосье Мальпель, который обещал у меня купить картину. Он сказал, когда опять придет?

— Они здесь в саду ожидают, — сказала Соня. — Я им сказала, что вы вот-вот должны прийти.

— Я пойду к нему. — Шагал вскочил, но потом остановился на пороге.­ — Нет, я все-таки художник, а не торговец зеленью. Пойди, скажи, я жду его... Все-таки, Отче, ты не оставил меня... Починю башмаки или куплю даже новые, отдам кое-какие долги. — Он суетился, развешивая свои рисунки и расставляя акварели.

В дверь застучали, похоже, тростью.

— Прошу вас, — сказал Шагал.

Вошел господин в строгом сюртуке.

— Чем могу служить? — спросил Шагал.