Лето двух президентов

Мурад прилетел в Москву в субботу днем, сразу после съезда писателей, в подавленном настроении. Его избрали вместе с другими, но тот ушат грязи и оскорблений, которые вылили на молодого парня, был настолько неприятным ударом по его психике и самочувствию, что он все последние дни находился под впечатлением этого кошмарного спектакля. Выступал поэт, главный редактор молодежного журнала, который патетически спрашивал: «Почему к нам прислали бывшего партийного работника, ставшего нашим секретарем? До каких пор мы будем терпеть? Разве у нас нет права голоса?» Самое поразительное было в том, что за несколько месяцев до этого они были в совместной командировке, и поэт поднимал цветистые тосты за Мурада, не стесняясь занимать у него деньги. Потом выступал другой поэт, общественный деятель, которого в КГБ знали под кличкой Публицист. Он гневно вопрошал: почему журналы печатают средние по своему уровню произведения Мурада Керимова? Сразу за ним выступил еще один деятель, лидер молодых поэтов, который также гневно интересовался: «Почему в журналах нет произведений нашего секретаря Мурада Керимова?»

Это был уже настоящий сумасшедший дом, когда одного и того же человека обвиняли в том, что он много печатается или вообще не печатается.

Впечатление было настолько отвратительным, что он всерьез подумывал уйти. В конце концов, он может преподавать историю в школе или в институте, а может заняться каким-то книжным бизнесом, к этому времени он познакомился со многими ведущими издателями. Именно таким – расстроенным и подавленным – увидела его Карина в гостинице «Россия», где ему заказали номер на один день. Она сразу приехала к нему. Обнимая ее, Мурад в который раз понял, насколько она ему необходима. У него были женщины до этой встречи, и всегда в подобной ситуации, когда они оставались одни, он не сомневался, что необходимо сразу приступить к неким активным действиям, разумеется, с согласия женщины. Но здесь ему даже не хотелось ничего большего. Только обнимать ее, вдыхая аромат ее волос, чувствуя стук ее сердца.

Он любовался ее несколько заостренными чертами лица, карими раскосыми глазами, стильной короткой стрижкой. Они сели на кровать, он все еще обнимал ее, но она уже почувствовала его подавленность и спросила:

– Что-то не так? Ты приехал в каком-то разобранном состоянии.

– Да, – кивнул он, – у нас был съезд писателей. Лучше бы я на нем не присутствовал. Наша демократия нас, в конце концов, и погубит. Первый бесцензурный съезд писателей, когда можно было попросить слова и говорить все, что угодно. Никто не проверяет написанного, никто не записывает твои выступления, чтобы потом разобрать их в райкоме партии. Полная свобода. Было такое ощущение, что открыли кран, и оттуда хлынула грязная вода, которая долго скапливалась в ржавых трубах. Вылили столько грязи, что я даже удивился, как мы все это смогли выдержать. А потом избрали. Обидно. Было бы логичнее после таких выпадов, чтобы нас не избрали. Гораздо правильнее.

– И ты переживаешь только из-за этого? – удивилась Карина.

– Не только. У нас вообще неспокойно. Все не стабильно. Ощущение надвигающегося хаоса, какой-то большой беды. В Нагорном Карабахе опять стреляют. Когда я выезжал, передавали последние известия. Там идет настоящая война…

– Я тоже слышала. – Она чуть отстранилась от него. – Мы, наверное, поэтому чувствуем себя не совсем комфортно. Где-то в нашем подсознании сидит чувство вины, словно мы предатели своих народов.

– Какие глупости ты говоришь, – нахмурился Мурад. – И тебе не стыдно?

– Не очень. Вчера вечером я взяла сводку. Четырнадцать погибших армян и одиннадцать азербайджанцев за последний месяц. Они просто истребляют друг друга.

– Не мы начали первыми это проклятую войну! – в сердцах бросил он.

– Опять ты начал? – укоризненно спросила Карина. – Считаешь, что виноваты только армяне? Разве нам было мало событий начала века, когда погибло столько армян? Вы ведь до сих пор не хотите признавать сам факт геноцида армян? А их убивали такие же турки, как вы.

– Хорошо, что не сказала, как ты.

– Ты бы не убивал, – нахмурилась она. – Хотя… Только честно. Ты ведь был на войне, в Афганистане. Посмотри мне в глаза. Ты кого-нибудь там убил?

– Да, – спокойно ответил он. – Это была война. Я не стрелял в спины детям и женщинам. Но нам в спины стреляли. И дети, и женщины. Я убивал, и не только мужчин.

– Вот видишь, – с сожалением произнесла Карина, – а я могла бы поклясться, что ты на такое неспособен. Значит, ты изменился, Мурад.

– Война меняет всех, – вздохнул он. – А насчет армянского геноцида хочу тебе напомнить, что после революции в Турции судили и наказывали чиновников прежнего режима за убийства армян. Не нужно априори считать всех турков людоедами. Между прочим, когда недавно убили известного журналиста-армянина в Стамбуле, на улицы в знак протеста вышли тысячи турок.

– Сейчас ты будешь мне рассказывать, как турки любят армян, – отмахнулась Карина. – Не пытайся, все равно не докажешь.

– Я знаю одного турка, который любит армянку, – пошутил Мурад.

– Ты не турок, ты азербайджанец.