Его перебросили в Москву и через мутные связи устроили в органы НКВД, где он сделал бешеную карьеру, – Коган тоже понравился местному начальству. Задания ему давали все сложнее и опаснее, но он уже попал в жизненную петлю – попала собака в колесо, тявкай, но беги. Но Коган, теперь уже Коганов, не отчаивался, поверил в свою безнаказанность и воспринимал службу в НКВД, а потом в МГБ, как некую увлекательную игру. От денег ломились карманы, он завел шикарную дачу и менял любовниц как перчатки. О такой жизни он и мечтал, находясь в деревенской убогости.
«Если что, хозяева помогут, не дадут в обиду».
И ничуть в этом не сомневался. Когда его арестовали, он пытался возражать, грозить. Тогда его просто тупо избили, сильно избили, и продолжали бить во время допросов. И он смирился с судьбой, поплыл по течению. И даже сейчас, сидя в Сухановской тюрьме, не верил, что его скоро расстреляют, надеялся на чудо. Но чудеса случаются только в сказках.
Родители Миши Фомина, пламенные революционеры, разошлись, когда мальчику исполнилось три годика. Разошлись, нашли себе новые половинки и разъехались кто куда. А его оставили бабушке, которая кормила и воспитывала Мишу. У нее имелась однокомнатная квартира в самом центре Москвы, купленная ее папой, статским советником, и, слава богу, осталась ей после большевистского переворота – из однушки невозможно сделать коммуналку. Тем более, бабуля работала бухгалтером в серьезном госучреждении, и ее не трогали. Когда бабушка умерла, квартира досталась Фомину, благо ему уже исполнилось восемнадцать лет. Приехавшая к нему Катя с интересом осмотрелась в квартире жениха и дала свои, чисто женские оценки:
– Квартира великолепная, большая, высокий потолок с лепниной, ванная, кухня – все на уровне. Но абсолютно неухоженная: посмотри на этот облупленный пол, ободранные обои, когда стекла в последний раз мыл?.. И мебель: какой-то продавленный диван, стол на шатающихся ножках, на стул сесть страшно, все в пыли… Ну, Миша, так жить нельзя.
Фомин понял, что в доме появилась хозяйка, но это его ничуть не огорчило.
Денег у молодой пары было негусто – хватило только на свадебные наряды, но помогли товарищи. Волошин выписал премии всем сотрудникам Комова, и на эти деньги арендовали кафе вместе с выпивкой и закуской. Праздновали от всей души – пили, ели, танцевали под патефон. Крон вспомнил, как он привозил патефонные иголки в деревню. Улыбнулся сам, а потом рассказал эту историю гостям в лицах и интонациях. Хохотали до слез.
В разгар веселья Волошин с Комовым отошли в подсобное помещение. Волошин закурил, некурящий Комов взял папиросу за компанию, помял ее в руках, но так и не зажег.
– А где сейчас этот Коганов? – спросил Алексей. – А он на самом деле оказался Коганом.
– А кто его знает, – отмахнулся Волошин. – Мало ли через нас всяких мерзавцев проходило. Скорее всего, в Сухановке, – его ведь приговорили к высшей мере социальной защиты. Враг народа.
– Но согласись, дело было нестандартное, помучились мы с ним, – сказал Комов.
– Это да, – согласился Волошин. – Кстати, по этому делу больше ста человек привлекли. Нам обещаны награды. Говорят, сам товарищ Берия обещал. Но жизнь продолжается. Тут кто-то начал трансформаторные подстанции поджигать. Три штуки уже сожгли. Дело передают нам. Так что готовься ловить поджигателей и их хозяев.
– Всегда готов! – Комов подбросил руку в пионерском салюте.