Лето любви и смерти

Два дня наблюдения – результат нулевой, хоть ты тресни. Проклятущий Воланд живет себе, поживает, как рантье, на ночь приводит девочек, которых снимает в шикарных кабаках. В общем, холостякует напропалую. Эх, если б можно было прослушивать его телефонный треп!..

Третий день.

Мелкий дождик робко стучит в стекла «жигуля», точно просит впустить. Навстречу бежит во всю прыть унылый промокший город, поворачивается то приятным передом, то отвратным задом, кружится, распахивает и запахивает улицы. Торопятся прохожие, кто-то под зонтами, кто-то – с капюшонами на головах.

В кармане моей куртки звенит мобильник.

– Я на автовокзале, шеф. В камере хранения, – сообщает стажер Славик. – Подопечный засунул в ячейку спортивную сумку и свалил. Ехать за ним?

– Оставайся на месте. Жди. Вскоре подгребу.

Качу к вокзалу. Неподалеку от камеры хранения, привалившись к стене, как будто скучает стажер. Увидев меня, нехотя отлипает от стенки и, деланно позевывая, ждет дальнейших указаний. Захожу с ним в заставленное серыми ячейками помещение, тесное и мрачное.

– Сорок восьмая, – тихо сообщает стажер.

Демонстрирую удостоверение охраннику в камуфляжной форме, толстому крепкому мужику лет сорока пяти с сивой, внушительных размеров башкой.

– Мой коллега побудет тут у вас. Лишнего стульчика не найдется?

– Без проблем, – отвечает охранник таким ментовским голосом, что не могу сдержать улыбки.

Даю указание стажеру:

– Когда некто вытащит сумку из ячейки, постарайся его попасти.

– Не трухай, начальник, все будет в ажуре. Запросто доведу зверушку до самой норки, – азартно заявляет тот.

Сквозь маску равнодушного циника и тертого калача в нем откровенно проступает пацан. Наш кадр, нормальным опером будет – если не продастся. Желаю Славику счастливой охоты и выбираюсь на улицу, где на меня, точно беспардонный приятель, набрасывается ветер.

Через час позывные мобильника застают меня в почернелой деревянной развалюхе. Здесь у старухи свистнули телик лохматого года выпуска. Такие нынче выкидывают на помойку. «Не голосите вы так, мамаша, – успокаиваю бабку, – найдем ваше чудо ламповой электроники…»

И достаю из кармана мобильник.

– Я его засек! – звенит в трубке возбужденный голос стажера. – Сейчас эсэмэской пошлю тебе номер его тачки. Продолжаю преследование.

– Погоди, – отрезвляю его. – Не шустри. Какой он из себя?

– Парень-то? Возраст – лет под тридцать. Смазливый, на артиста похож. Ухоженный, просто аристократ, белая кость.

– Ладно, диктуй номер, я его запишу. Не терплю всякие штучки-дрючки, эсэмэски, опупески.

– Как скажешь, – обижается стажер, ожидавший, похоже, что я зарыдаю от восторга, впечатлившись его хваткостью. – Царапай…

Перелистнув страницы с портретами Воланда, записываю в блокнот старательно продиктованный номер.

– Доведи его до хазы и сматывай удочки. Спасибо за помощь. Без тебя бы я…

– Бла-бла-бла, – передразнивает стажер. – И спрашивает с надеждой: – Хоть когда-нибудь ты объяснишь, за кем я охотился? А то даже чудно.

– Когда-нибудь – обязательно, – обещаю я и отключаю мобилу.

* * *

Автор

Август выдался на редкость теплым, но и он торопится к своему финалу, и ощущение близкой осени томит сердце безотчетной печалью.

Сегодня с утра зарядил нудный дождь, предвестник осенней слякоти, и показалось, что лето уже не вернется. И вдруг небо очистилось. Белка как-то особенно повеселела; возрадовалась и Стрелкина душа.

Вечер настал теплый и ясный, прохваченный светлым закатывающимся солнцем. Девчонки никуда не пошли. Смотрели вдвоем телевизор, слушали музыку. Скатали ковер и танцевали босиком. Стрелка давно не испытывала такого полного, расслабляющего счастья.

Они не зажигают свет, и комнатой, как и миром за ее пределами, мало-помалу овладевает мерклая синева. За окнами вознесенной под самую крышу квартирки простирается громадное пространство, загроможденное типовыми коробками зданий.

Справа, на горизонте, за темно-зелеными волнами деревьев городского парка, там, где спряталось солнце, еще пламенеет необыкновенной красоты закат. Два облачка над ним горят красно-золотистым огнем. Понемногу закат гаснет; чернея, тухнут облачка. Небо прокалывают иголочки первых звезд.

– Слушай, подруга, – предлагает Стрелка, – мы ведь можем трахаться со спидоносными. Спокойно. У них там навроде клуба.

Белка только машет рукой:

– Скукота. Все равно как зверята в зоопарке.

Только теперь Стрелка замечает, что подруга странно возбуждена, глаза лихорадочно горят, и вся она, широкая и плотная, точно налита неудержимой силой.

– А хочешь, мы можем друг с другом… А что? Будем этими самыми… ну, розовыми?.. Вообще-то, если по правде, я не знаю, как они это делают, – с наивной улыбкой добавляет Стрелка.

– Кто-то мне говорил, есть такие белки-летяги, – не отвечая ей, тяжело усмехается Белка. Ее взгляд неотрывно устремлен на лоджию. – Видала?

– Не-а.

– Сейчас увидишь… Ну, пора.

Белка закуривает, несколько раз жадно, торопливо затягивается, словно боясь не успеть, шумно выпускает из ноздрей дым. Наливает в чашку водку, вмахивает в горло, давясь и морщась. Объясняет онемевшей Стрелке:

– На посошок.