Лето мафии

Рыжий переводил взгляд с одного дяди на другого, словно тикала стрелка метронома.

— Ты нам не веришь? Вот… — Дэнни швырнул на стол раскрытую газету.

Пробежав ее взглядом, Рыжий нашел заметку, посвященную нападению. По описанию он сразу же узнал бородатого русского великана. Станкович… один из приятелей Ника Колуччи.

— Полагаю, это те же самые подонки, которые пытались вас взорвать, — снова заговорил Дэнни.

Рыжий с равнодушным лицом отодвинул газету. Братья склонились к нему. Превратившись в дополнения друг друга, они открыли беглый огонь быстрых вопросов. Начал Роберт:

— Нам нужно только, чтобы ты ткнул пальцем в молодого Весту.

— Нас даже не интересует остальная банда. Один только Веста!

— В этом деле замешаны многие очень опасные люди!

— Ты снюхался с шайкой подонков, а вашему предводителю прислали черную метку!

— Он уже человек конченый! Ты хочешь отправиться на тот свет вместе с ним?

— Я знаю, что ты терпеть не можешь своего отца, но подумай о матери!

— Она нам родная сестра. А что, если этим говнюкам вздумается бросить бомбу в пивную?

— Я тебе обещаю: отдай нам Весту, и больше не будет никаких бомб и нападений!

— А ты уже через двадцать минут выйдешь отсюда свободным человеком!

— Никаких обвинений, парень!

— Чистый, как младенец.

— Нам нужен один только Веста!

Наконец, учащенно дыша, братья умолкли, отступая от Рыжего. Отдышавшись первым, Дэнни снова склонился вперед. Роберт по-прежнему пыхтел как паровоз.

— Итак, что скажешь? — спросил Дэнни.

— Мне нужно сходить в сортир, — ответил Рыжий.

Дэнни не сдержался. Он со всей силы ударил Рыжего наотмашь по лицу, и тот, опрокинув стул, растянулся на полу.

В одиннадцать часов утра в больницу приехали следователи Сассо и Бернс из Центрального южного управления. Они потратили почти целый час, расспрашивая меня о нападении у входа в библиотеку. Второй раз в течение суток я не выдал полицейским абсолютно ничего. Я настаивал на том, что не имею понятия, кто на меня напал, и уж совсем не могу себе представить, почемукому бы то ни было вздумалось на меня нападать. Следователи понимали, что это полная чушь, поскольку в больнице им сообщили, что в соседней палате разместился вооруженный охранник. Его звали Гэс Челло, и он работал на Анджело Мазерелли, который, как было известно полиции, связан с профсоюзным рэкетом. Несомненно, следователям также было известно, что я сын Джино Весты, однако почему-то имя моего отца не упоминалось ни разу. Полицейские попытались задать вопросы и Гэсу, но это тоже ничего им не дало. У человека Анджело имелось разрешение на ношение оружия, а за пребывание в палате он заплатил. Тупик.

Сассо и Бернс спросили у меня, не кажется ли чертовски странным, что человек, не имеющий врагов, на протяжении двадцати четырех часов чуть не погиб при взрыве бомбы и был жестоко избит. Я ответил, что не кажется… в конце концов, это же Нью-Йорк. Следователям это не понравилось. В свою очередь, я спросил, не кажется ли им, что происшедшее — дело рук банды антисемитов. Ведь Сидни Батчер — еврей, и он пострадал в обоих случаях. Если бы дело происходило в комнате для допросов, за подобное предположение меня огрели бы резиновой дубинкой.

Братья Коллинз уже предупредили Cacco и Бернса, что Рыжий О’Мара так ничего им и не сказал, поэтому утро оказалось потрачено впустую. Следователи ушли, пообещав, что рано или поздно прибьют меня гвоздями к стене за яйца, рядом с остальными членами банды.

Луи ждал в коридоре, и, как только полицейские уехали, он вошел в палату и рассказал о разговоре со своим отцом. Я ответил, что ценю его заботу, однако дело не будет закончено до тех пор, пока мы не сквитаемся с Ником Колуччи. Луи сказал, что все понимает и останется со мной до конца, однако я сознавал, что движет им не убеждение, а дружба.

Следующим пришел Прыгун и сказал, что егоотец решительно топнул ногой и заявил, что не желает, чтобы его сын продолжал иметь с нами какие бы то ни было дела. Если честно, я даже испытал некоторое облегчение. Если кому-нибудь и суждено пострадать, скорее всего, этим человеком окажется Прыгун, который был совсем не создан для такой жизни. Одно дело, когда он болтался с нами, принимая участие в самых простых операциях; но я понимал, что ему не справиться с тем, что неумолимо надвигалось на нас. Я сказал Прыгуну, что прекрасно его понимаю, освободил от обязанностей члена банды и заверил, что мы по-прежнему остаемся друзьями. Прыгун был настолько переполнен чувствами, что ему потребовалась чуть ли не минута, чтобы выдавить «с-с-спасибо».