Лето с Гомером

Часто винили меня, но не я, о ахейцы, виновен;Зевс Эгиох, и Судьба, и бродящая в мраках Эриннис:Боги мой ум на совете наполнили мрачною смутойВ день злополучный, как я у Пелида похитил награду.Что ж бы я сделал? Богиня могучая всё совершила,Дщерь громовержца, Обида, которая всех ослепляет,Страшная; нежны стопы у нее: не касается ими

Праха земного; она по главам человеческим ходит,Смертных язвя; а иного и в сети легко уловляет.(«Илиада», XIX, 86–94)

И дальше он продолжает ту же линию защиты:

Но, как уже погрешил я и Зевс мой разум похитил.(«Илиада», XIX, 137)

Помните один министерский девиз 1990-х годов, прекрасно отражающий посредственность карьеристов: «Ответственен, но невиновен»[53]? Для изобретения этого оксюморона обвиняемые, должно быть, вдохновились предводителем ахейцев. Но все эти тартюфы никак не могут служить моделью древнегреческой добродетели.

Конечно, не все герои ссылаются на внешние силы. Некоторые берут ответственность на себя. И герой Гомера, возможно, является как раз тем, кто принимает свою судьбу, отстаивает поставленные цели и отвечает за свои поступки.

Поэмы Гомера проливают свет на загадку вмешательства богов в человеческие дела. «Древние греки верили в свои мифы?» — задается вопросом Поль Вейн. А что, если поставить вопрос так: боги верили в то, что контролируют поступки людей? Их вмешательство в дела смертных может принимать различные формы: они то вдохновляют человека на поступки, то открывают ему на что-то глаза, то манипулируют им.

Боги делятся своей силой, источая на воинов магическую, невидимую энергию, некий бальзам. И тогда воины идут вперед, словно окруженные некой аурой. Этот эликсир течет в их венах и стократно преумножает их силы. Они не становятся ни богами, ни неким подобием боевых машин. Но это уже и не люди. В них обитают боги.

На современном языке это переливание силы из богов в человека назвали бы «благодатью, вдохновением». На военном языке это — «моральный дух войск».

Хорошо известно, как укрепляют дух народа патриотические песни. Одно присутствие Наполеона на поле боя уже выводило солдат из оцепенения.

В «Илиаде» нет Наполеона, зато есть Афина, которая так обращается к Диомеду:

Ныне дерзай, Диомед, и без страха с троянами ратуй!В перси тебе я послала отеческий дух сей бесстрашный.

(«Илиада», V, 124–125)

И Гомер описывает нам физиологическое преображение воина:

И, как ни пламенно прежде горел он с врагами сражаться,Ныне трикраты сильнейшим, как лев, распылался он жаром,Лев, которого пастырь в степи, у овец руноносных,Ранил легко, чрез ограду скакавшего, но, не сразивши,Силу лишь в нем пробудил; и уже, отразить не надеясь,Пастырь под сень укрывается; мечутся сирые овцы;

Вкруг по овчарне толпятся, одни на других упадают;Лев распаленный назад, чрез высокую скачет ограду, —Так распаленный Тидид меж троян ворвался, могучий.(«Илиада», V, 135–143)

Бог снизошел в человека. Происходит преобразование одной субстанции в другую. Божественные токи проникают в воина и возвышают его над себе подобными.

Иногда и в мирской жизни можно увидеть такое проявление божественной силы в человеке. Вспомним того потерявшегося зимой в Андах пилота, который, чтобы выжить, преодолел горы пешком: «Я сделал то, что было бы не под силу никакому дикому зверю»[54]. Возможно, боги вдохнули в Гийоме свои силы. В «Пармской обители» Фабрицио в момент побега «словно ведет неведомая сила». Эта сила помогает ему преодолевать стены и пропасти.

А вот еще одна иллюстрация такого переливания божественной крови. Посейдон однажды решает приободрить ахейцев и, возникнув из моря, касается двух Аяксов своим жезлом, словно волшебной палочкой. И сразу же один из них признается другому: