Лето у моря

Честно говоря, я был взволнован — как перед приходом пожарной инспекции в наш магазин: мне пока не очень-то хотелось встречаться с Адамом Кэмпбеллом. И вовсе не потому, что я как-то робел перед ним или боялся, напротив, я переживал, что не смогу сдержаться и сам наговорю ему массу малоприятных слов, если он снова посмотрит на меня с таким же презрением, как в тот вечер в пабе. А если это произойдет, уж не знаю, что будет со мной и Брэндой дальше. Вдруг он взбесится и увезет ее из страны? Ничего, я украду ее, и мы тайно обвенчаемся. Так я твердил про себя, подъезжая к воротам их особняка на Грин-стрит. Припарковал машину, надавил гладкую кнопку звонка на калитке.

— Чем могу помочь? — раздался бархатный мужской баритон. Я вновь живо представил дворецкого с бакенбардами и почему-то в смокинге.

— Я к мисс Кэмпбелл, — ответил я. Послышалось жужжание, и калитка отворилась. Я вошел внутрь и как будто бы попал в уменьшенную копию Гайд-парка: всюду росли раскидистые буки, дубы, рододендроны разных цветов, газоны утопали в зеленой траве, среди которой произрастали какие-то невероятные кусты, постриженные в форме геометрических фигур: ромбов, шаров, трапеций. Дорожки сада были вымощены мраморной плиткой, а не посыпаны гравием, как у простых смертных. Ну и сам дом превзошел все мои ожидания: он был красив и весьма необычен. Кладка из светлого и темно-коричневого кирпича, какой я раньше и не видел нигде, три этажа, возвышающиеся друг над другом, образовывали в целом треугольник: причуда архитектора или мистера Кэмпбелла? И широкая лестница у главного входа со множеством ступеней…

На последней, у открытой двери меня ждал мужчина лет шестидесяти в черном костюме, пусть и не в смокинге, но зато с пышными бакенбардами и — с ума сойти! — в белоснежных перчатках, в такую-то жару! Спина у него была такая прямая, как будто бы он проглотил палку. Взгляд был торжественный, но немного усталый.

— Проходите, сэр, — произнес он с достоинством. — Мисс Кэмпбелл ожидает вас.

Я вошел в дом. Не знаю, что было на верхних этажах, но нижний поразил меня в первую очередь холлом: он был огромен, на стенах висели картины, я не вглядывался, естественно, какие именно, но в их подлинности сомневаться не приходилось. А посреди холла бил фонтан. Да-да, самый настоящий фонтан. Он был выполнен из белого мрамора в виде девушки, несущей над головой кувшин; из него-то и стекала вода прямо в шестиугольный бассейн, в котором — я еще раз испытал потрясение — плавали разноцветные рыбы.

— Следуйте за мной, сэр! — дворецкий открыл первую же дверь, и мы оказались, видимо, в гостиной, судя по обилию мягкой мебели и камину.

— Располагайтесь, пожалуйста, мисс Брэнда сейчас спустится. Разрешите, я поставлю в воду этот прекрасный букет. Что прикажете принести, сэр? Чаю со льдом?

— Было бы неплохо, — ответил я, передавая ему цветы, и дворецкий бесшумно удалился. Я огляделся и еще раз поразился, с каким шиком и размахом обставлен дом. Нет, я не хочу сказать, что обстановка вокруг меня выглядела безвкусной или вульгарной, напротив: все было очень красивым, изящным, но безумно дорогим, и именно это бросалось в глаза.

Гостиная была выполнена в бело-бежево-коричневой гамме: пол, выстланный паркетом светлого дерева, блестел, как каток, лишь у камина лежала белая шкура какого-то неизвестного мне невинно убиенного животного. Большое французское раздвижное окно выходило в сад, мягкие шторы светло-коричневого цвета с золотым узором были разведены, позволяя любоваться открывающимся из окна прекрасным видом. Мебель была явно сделана на заказ: и овальный стол из дерева в тон паркета, и оба гарнитура — один мягкий, в правой половине комнаты, второй — перетянутый светлой кожей, стоявший слева от входа. Возле него возвышалась хрустальная горка: видимо, бар, возле которого стоял большой белый рояль. На стене, противоположной окну, висел большой портрет, написанный красками: молодая женщина в роскошном вечернем платье. Я подошел поближе. Прямо на меня смотрели глаза моей Брэнды, такие же пронзительные, изумрудно-зеленые, тот же взгляд. Правда, у женщины на картине он был очень грустный, несмотря на то, что художник изобразил ее улыбающейся. Женщина была прекрасна, и Брэнда очень на нее походила.

— Это мама, — вдруг раздался за моей спиной любимый голос. Я и не заметил, как она вошла.

— Привет! — я обернулся и обнял Брэнду. — Ты как?

Она была в длинном домашнем платье приглушенного серого цвета с глубоким вырезом на спине; волосы, собранные в высокий хвост, полностью открывали ее такое родное лицо с самыми красивыми на свете глазами.

— Со мной уже все хорошо, спасибо тебе за цветы. Гарольд поставил их в воду, они в моей комнате. Садись, Дик, сейчас подадут чай.

Она подошла к окну, и только сейчас я заметил ее необычную бледность и уже знакомые круги под глазами.

— Что с тобой? Все еще нездоровится? — с тревогой спросил я.

— Нет-нет, все в порядке, — улыбнулась Брэнда. — Иди ко мне!

Мы сели рядом на мягкий диван у окна, и она обвила руками мою шею.

— Я так люблю тебя, Дик!