Лето в большом городе (ЛП)

— Повтори, кто эта девушка? — спрашивает Райан, с ноткой скептицизма, что подсказывает мне, что я не одна с такими мыслями.

Капоте застыл.

       — Моя сестра. Я думал это вполне очевидно с самого начала.

— Наверное, я пропустил это, — говорит Райан. — Я хотел сказать, что ты ее так описываешь — она не выглядит, как твоя сестра. Звучит так, будто ты влюблен в нее.— У Райана и Капоте трудные отношения, особенно с тех пор как они должны были быть друзьями. Но так происходит на уроках. Как только ты входишь в комнату, ты прежде всего писатель.

      — Звучит будто это... инцест, — добавляю я.

Капоте смотрит на меня. Это первый раз, когда он заметил мое присутствие, но лишь потому, что ему пришлось.

       — В этом суть истории. И если вы не поняли смысл, ничем не могу вам помочь.

— Но неужели это и вправду ты? - я надавила.

— Это выдумка, — говорит он резко. — Конечно, это не я настоящий.

— Так если это не настоящий ты или твоя сестра, я полагаю, мы можем

критиковать ее, — говорит Райан, пока хихикает остальная часть класса. — Я не хотел бы отзываться негативно о члене твоей семьи.

— Писатель должен быть способным взирать на всё с критической точки зрения, — отвечает Лил. — Включая свою собственную семью. Они, правда, говорят, что художник должен убить своего отца, чтобы преуспеть.

— Но Капоте не убил никого. Пока, — говорю я. Класс захихикал.

— Этот разговор совершенно глупый, — встревает Рэйнбоу. Это был второй раз, когда она соизволила высказаться на уроке, и ее тон звучал усталым, дерзким и высокомерным, созданный специально, чтобы поставить нас на свое место. Что кажется, осталось далеко позади нее. — Тем не менее, сестра мертва. Так что, какая разница, как мы о ней отзываемся? Я думаю, что история отличная. Я отождествляю себя с болью сестры. Мне это показалось очень реальным.

— Спасибо, — сказал Капоте так, будто он и Рэйнбоу двое аристократов, мелькающие в толпе крестьян.

Теперь я уверена, что Рэйнбоу с ним спит. Я задумалась, знает ли она про модель.

Капоте садится на свое место, и я снова ловлю себя на том, что пялюсь на него с открытым любопытством.

Изучая профиль, его нос был очень характерным — отличительная горбинка передается из поколения в поколение — "Нос Дунканов" — вероятно это яд для каждой женщины в семье.

Сочетаясь с узко посаженными глазами, нос придал бы манер грызуна, но глаза Капоте были широко посажены. И теперь, когда я смотрю на него, были темно-чернильно-синие.

— Может быть Лил прочтет свою поэму? — пробормотал Виктор.

Поэма Лил была о цветке, который оказывал влияние на три поколения женщин. Когда она закончила, в классе повисла тишина.

— Это было великолепно. — Виктор пошаркал в начало комнаты.

— Каждый так может, — с подбадривающей скромностью произнесла Лил. Она была единственным искренним человеком в этом классе, вероятно потому, что у нее действительно был талант.

Виктор наклоняется и берет свой рюкзак. Я не могу представить, что там может быть кроме документов, но вес рюкзака склоняет его влево, словно лодку, качающуюся на волнах.

— Мы соберемся в среду. А тем временем, напоминаю что те, кто еще не приготовил свою первую историю, нужно сделать это к понедельнику. — Он оглядывает комнату.

— И мне нужно увидеть Кэрри Брэдшоу у себя в кабинете.

Я смотрю на Лил, интересно знает ли она причину этой неожиданной встречи, но она только пожимает плечами.

Возможно, Виктор собирается сказать, что мне не место в этом классе.

Или возможно он собирается сказать, что я самая талантливая и гениальная студентка, которая когда — то у него была.

Или может быть... Я сдаюсь. Кто знает, что он хочет. Я курю сигарету и иду к нему в кабинет.

Дверь заперта. Я стучу.

Она со скрипом открывается, и первое, с чем я сталкиваюсь — это огромные усы       Виктора наряду с его мягким наклоненным лицом, выглядевшим так, словно кожа и мышцы наотрез отказывались прильнуть к черепу.

Он, молча, открывает дверь, и я вхожу в небольшую комнату, заполненную беспорядком бумаги, книг и журналов. Он берет кипу бумаг со стула, около его стола и беспомощно оглядывается.

— Туда, — говорю я , указывая на небольшую кучу книг на подоконнике.

— Точно, — говорит он, шлепнув бумажки сверху, где они начали опасно раскачиваться.

Я сажусь в кресло, а он неуклюже падает на свое место.

— Хорошо, — дергает себя за усы.

Я все еще там, я хочу кричать, но не буду.

— Как ты себя чувствуешь в этом классе? — он спрашивает.

— Хорошо. Очень хорошо, — я почти уверена, что я попала, но нет причин давать ему оружие.

— Как долго ты хочешь стать писателем?

— С тех пор, как я была ребенком, я полагаю.

— Ты полагаешь?

— Я знаю. — Почему разговоры с преподавателями всегда топчутся на месте.

— Почему?

Я сижу и пялюсь на свои руки. Нет хорошего ответа на этот вопрос. "Я гений и мир не сможет жить без моих слов", было бы слишком претенциозно, и скорее всего, не соответствовало бы действительности.

— Я люблю книги и хочу писать отличные Американские романы, — это, правда, как и то, что этого хочет каждый студент, а иначе, зачем им быть на этих уроках?