8 января 1951 г. (26 г. эпохи Сёва), понедельник. Ясно, после полудня плотный туман.
Мои исследования почти завершены. Хотя я не могу искупить свою вину перед – теперь это уже несомненно – умершим ребенком, возможно, это послужит небольшим утешением и компенсацией для моей жены и для семьи Куондзи. Хотя найдутся люди, которые объявят это странным и заклеймят как посягательство на естественные законы природы, для попавших в подобные моим тяжелые жизненные обстоятельства и получивших боевые ранения солдат это станет приятным известием. Но превыше всего этого я безмерно счастлив, что моей жене можно будет помочь, не совершая столь унизительные и позорные действия. Я надеюсь на то, что безумие моей жены также может быть излечено благодаря успешному завершению моих исследований. Теперь я поделюсь с ней этими прекрасными новостями. Интересно, какой будет ее реакция.
– Это последняя запись.
– Да-а, – протянул я. – Судя по всему, его исследования, которые он называет «посягательством на естественные законы природы», были связаны с гомункулусом, как и сказал Найто. Хотя я не понимаю, почему это должно было стать «приятным известием» для раненых солдат.
– Мое внимание привлекло совсем не это. Эти дневниковые записи разоблачают истинное лицо одного человека – как говорится в расхожем выражении, выдают его лошадиные ноги, которые он прятал под одеждой. – Сказав так, Кёгокудо в очередной раз посмотрел на меня как на дурака, который сам не способен был этого заметить.
– О чем это ты? Я совершенно ничего не понимаю.
– Посмотри хорошенько, Сэкигути-кун. Здесь написано, что после полудня был плотный туман. Если память мне не изменяет, туман тогда продлился до следующего утра.
– Но что в этом не так?
– Ты сказал, что все комнаты педиатрического корпуса необыкновенно герметично закрываются, верно? Разумеется, это касается также и спальни?
Действительно, лишенное окон помещение библиотеки производило впечатление плотно запечатанного, практически удушающего пространства. Благодаря тому, что в спальне имелись окна, там в сравнении с библиотекой дышалось более свободно, но их воздухонепроницаемая, герметичная конструкция не слишком различалась. Я кивнул.
– И закрытые окна обеспечивают также хорошую звукоизоляцию, не так ли?
– Действительно, внутри было почти не слышно пения цикад. При этом на улице их стрекот был очень громким и докучливым.
– Что ж, разве ты все еще не понимаешь? Что сказал Найто? Согласно твоему рассказу, при открытых окнах ему в его комнате было слышно каждое произнесенное в спальне супругов слово, верно? Не сомневаюсь, что так оно и есть, но только полный придурок стал бы открывать окна в январе – в самое холодное время года, глубокой ночью, да еще и когда все вокруг окутывает густая пелена тумана. И тем не менее он не просто смутно припомнил – он в точности знал содержание ссоры. Даже если мы предположим, что Найто специально открыл свое окно, чтобы подслушать их, если б Кёко-сан и ее муж не открыли
– Действительно, ты прав. – Я испытал восхищение, смешанное с удивлением. Что-то в свидетельских показаниях Найто казалось мне несогласованным и не вполне понятным, но я никак не мог этого уловить. Так вот что это на самом деле было… – Выходит, что слова Найто про наследника… о том, что случилось с ребенком, как поступить с наследником… были ложью?
– Ты ошибаешься,
– Но это означает, что у Найто и Кёко-сан была…