Летом в Париже теплее

Встреча с Вероникой, надо сказать, несколько разочаровала Яну. Свидание со Шкавронской не способствовало тому кардинальному прояснению ситуации, на которое Яна рассчитывала. Шкавронская была бледна, подавлена, убита. Весь ее вид говорил об абсолютной покорности своей участи, которой трудно было позавидовать. Что-то от беспрестанного цикличного мельтешения насекомого, от хаотических и при том повторяющихся действий шизофреника сквозило в ее движениях, жестах и гримасах. Страдание обернулось в ней неким автоматизмом, какой-то раздражающей робостью и отказом от бунта.

Яна поймала себя на том, что с трудом переносит жалость, вызванную в ней видом Вероники. Ей поначалу даже расхотелось ей помогать. Увидев Милославскую, Вероника правда слегка оживилась, приободрилась и даже попробовала улыбнуться. Но не прошло и пяти минут, как ее молчаливое горе восторжествовало, согнав вымученную улыбку с ее бледных дрожащих губ.

— Как вы? — подавляя нахлынувшее отвращение и жалость, спросила Яна.

Она-то хотела сочувствовать, понимать, вдохновлять, вселять веру и надежду. А вместо этого к ее горлу подступала странная тошнота, которую она сочла проявлением бессердечия. Эта тошнота рождала в ней чувство стыда, ибо толкала на лицемерие — не могла же Яна напрямую заявить о своих подлинных ощущениях!. Она должна была играть роль сердобольной, понимающей женщины в то время, как все ее существо протестовало, жаждало отвернуться от этого маскообразного лица, от выражения тупой покорности, струпом застывшего на его окоченевшей поверхности.

— Плохо, — Вероника опустила глаза, — я со всем смирилась.

Это было ложью, ибо Вероника еще толком не осознала происшедшего. Она отказывалась верить в то что с ней случилось и не могла трезво и прямо взглянуть в лицо действительности, которая выглядела двойным абсурдом. Смерть мужа и обвинение в убийстве слились для Вероники в один неизбывный кошмар, глыбой придавивший ее к земле. Она больше не размышляла о своей судьбе, она не верила в то, что такое возможно и при этом не возмущалась, а превратилась в некий механизм, в раскачивающийся туда-сюда маятник.

— Я верю в вашу невиновность, — Яна сделала попытку приободрить Веронику, но та лишь безвольно улыбнулась. — Вы не убивали своего мужа. Я пришла помочь вам.

— Правда? — с жалким недоверием, совсем по-детски спросила Вероника. — Вы думаете, что возможно вытащить меня отсюда?

— Я уверена в этом. Вы не убивали вашего мужа, вы невиновны, — на одном дыхании произнесла Яна.

Вероника скептически выпятила губы.

— Ну же, крепитесь, — пробовала расшевелить Веронику Яна. — Вы хотите, чтобы я вам помогла?

И тут Веронику прорвало. Она задрожала, страшно побледнела и, рухнув на колени, обхватила Яну трясущимися руками. Из ее груди вырвался протяжный стон, потом она мелко задрожала и стала рыдать. Яна была несколько обескуражена, она принялась гладить Веронику по спине. Вероникино тело билось в конвульсиях, словно земля во время извержения вулкана.

— Успокойтесь, я помогу вам, мы докажем…

— Вытащите меня отсюда, — как оглашенная закричала Вероника, внезапно отстранившись и подняв к Яне заплаканное, истерзанное лицо, — я ничего не пожалею. Я… я… бу…ду рабо… работать, — от волнения запиналась она.

— Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Вероника непонимающе посмотрела на Яну. Что это сильная, уверенная в себе женщина хочет у нее узнать? Она ничего не знает, ничего, кроме того, что больше никогда не увидит мужа.

— Ваш муж и Вячеслав вели совместный бизнес, так?

Вероника отчужденно кивнула.

— А Захарыч был третьим… компаньоном?

— Да, — слабым голосом сказала Вероника.

— Как так получилось, что они ему задолжали?

— Не знаю, я в бизнесе не разбираюсь, — промямлила Вероника, сделавшись вдруг тихой и отстраненной. Она привстала с колен, медленно и тяжело опустилась на скамью рядом с Яной и вперила в противоположную стену пустой тоскливый взгляд.

— А кто может об этом знать? — не отставала Яна.

Вероника, не отрывая взгляда от стены, пожала плечами. Потом ее плечи снова затряслись, и она, как актриса, у которой сорвался первый дубль, снова упала перед Яной и зарыдала.

— Все будет хорошо, уверяю вас, — Яна слабо улыбнулась. — Послушайте, я знаю что Горбушкин жив.

— Что? — выпучила глаза Вероника.

Она вдруг обхватила голову руками и затихла. Только глаза на ее неподвижном, окаменевшем лице бегали из стороны в сторону. Складывалось впечатление, что услышанная новость лишь усугубила ее отчаяние.

Присущий Веронике инфантилизм заставлял ее рассматривать ее отношения с Вячеславом как бесконечную череду ссор и примирений, а неусыпную заботу о ней мужа — как само собой разумеющееся поведение влюбленного супруга.