Летопись голодной стали. Ростки зла

Дункану стало стыдно. Ему одному было известно, кто сидит перед этими грязными и неотёсанными болванами. Кто внимает их мерзопакостной речи. И он потёр лоб своей ладонью в перчатке.

– Интересный рассказ. А главное – с моралью. Женская душа способна сотворить с мужчиной всё что угодно. И то, что в наше время девственниц всё меньше, тоже правда. – Тот, кто сидел справа от Дункана, слабо ухмыльнулся.

– Всё-таки, с нами девушка. Можно было бы и отстранится от конкретизации некоторых моментов, – подняв тяжёлый взгляд, сказал Дункан.

– Ой, я и забыл про это, – фальшиво сожалея, мужчина, который рассказывал эту историю, приложил руку к губам. – Приношу, мадам, мои наиглубочайшие извинения.

Но Елена не обратила на него внимания. Её взгляд всё время притягивала та повозка. Чуть склонившись, она заметила выглядывающий из-за её края конец чьей-то руки.

– А вообще, бабы любят, как это называется… открытость и честность. А я открыт в своих выражениях и честен в своих словах, – не умолкал гнусавый голос мужчины.

– А ты? – вдруг спросил мужчина в кожаной куртке, горящими и как-то странно улыбающимися глазами смотря на Елену. – Ты у нас не потеряла невинность? Ведь в наше непростое время сохранить её очень-очень трудно.

Елена возмутилась такому дерзкому вопросу.

– Да как ты смеешь спрашивать меня о таком?! – Она налилась злостью, резко встала. – Ты! Несносный, грязный оборванец!

Сидящие залились смехом. Лысый обернулся к девушке, прострелив её своим кабаньим взглядом.

– Вы смотрите-ка, какая бойкая попалась. Наверняка одна из тех, которых описал Кнут: бойкая, робкая недотрога.

Дункан помрачнел. Он не спускал взгляда с повозки, которая также привлекала его внимание. В которой он также заметил странную деталь.

– Это уже слишком, мужики. Вы перегнули палку. – Наёмник посмотрел на каждого, остановившись на мужчине в кожаной куртке.

– Моя палка никогда не гнётся, – съязвил тот, кто сидел с противоположной стороны костра. – Не горячись ты так, красавица. Всё-таки, вопрос этот прозвучал, так сказать, с деловой точки зрения.

– Да пошёл ты в задницу, челядь необразованная! – взвилась раздражением девушка.

Смех стал ещё сильнее.

– Что у вас в повозке? – вдруг спросил Дункан и его вопрос в момент прекратил нескончаемый смех мужчин. Те замолчали, все разом посмотрев на него.

– Добыча, – холодно ответил лысый, щурясь и смотря на наёмника своими тёмными, поблёскивающими ложью глазами.

– В этих краях не так много дичи водится, чтобы повозка была заполнена до краёв. – Наёмник вперился в лысого холодным, серым взглядом, в котором веял дух недоверия.

– А мы из тех охотников, для которых нет никаких преград… – размеренно проскрипел голос лысого. Он не спускал глаз с Дункана, его щёки пробрало лёгкое подёргивание.

На миг повисла тишина. От былого смеха сидящих не осталось и следа. Всё разом переменились в выражениях лица, как-то оскалились, по-волчьи, вот-вот готовые кинуться на жертву и разорвать её.

Девушка чуть отступила, осматривая каждого. Дикие взгляды были обращены к ней, взгляды, наполненные животностью и хладнокровием. Даже тот самонадеянный темноволосый джентльмен перекосил лицо. Елена увидела в его уже горящих глазах, прячущихся под сводами густых тёмных опущенных бровей, истинную сущность его природы.

Дункан вскочил. Резко поднялся и лысый. Он был ниже него на голову, коренаст и могуч. Блеснул в его руке стальной топор. Тут же вскочили и его дружки. Все разом обнажили клинки. Тот, кто был за плечом у лысого – видимо, главаря их шайки, – из-под боков вынул два кинжала.

Бандиты обступили наёмника полукругом. Горел и трескал за их спинами сухими дровами багровый огонь, унося ввысь неровный седой дым.

– Зря вы забрели сюда, – брызжа слюной, лысый оскалил свои неровные пожелтевшие зубы в насмехающейся улыбке. – Назад, как и вперёд, для вас дороги нет.

– Только шевельнись, поросячья рожа. – Дункан не спеша вынул из ножен блеклую сталь. – Порежу тебя на крупные куски.

– Мы убьём тебя, сучьё, а твою спутницу отымеем по очереди и зарежем, как курицу.

И тут резко полыхнул огонь в костре, треснуло в нём горящее полено. И это был знак начала.