Летописцы Победы

— Я поднимаюсь на эту трибуну с тем же волнением, как двадцать три года назад поднимался на трибуну октябрьского съезда Советов. Теперь, как и тогда, переворачивается страница истории…

Овацией встречают Вилли Бределя — коренастого, светловолосого немца. Ура Тельману, немецкому народу, немецкой культуре! Бредель говорит по-немецки, но чудится, что его понимают все, это речь о единстве и братстве народов, о священной войне с фашизмом.

Запомнились слова Вишневского:

— Пришел час… Надо помнить: русские были в Берлине дважды, а немцы в Москве ни разу. И еще. Мы были в Берлине третий раз в восемнадцатом году с Либкнехтом и Люксембург и теперь там побываем в четвертый раз!

После митинга — горячие, возбужденные беседы. Буквально каждый спрашивает, как побыстрее занять место в строю. Нам отвечают: «Не спешите, придет ваш черед — вызовут». Но повседневные дела уже отодвинулись куда-то далеко-далеко.

Хочется узнать, как развертываются военные события. Но радио передает пока только военную музыку и патриотические призывы общего характера. Лишь поздно вечером мы услыхали лаконичную сводку Главного командования Красной Армии:

«С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Во второй половине дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Кристынопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув

и Цехановец (первые два в 15 километрах и последние в 10 километрах от границы)».

В тот же день в отдел печати Главного политического управления Красной Армии поступили заявления с просьбой об отправке на фронт от ста пятидесяти писателей. И в тот же день в редакциях газет и журналов прошли митинги под лозунгом «Считать всех мобилизованными на фронт». Само собой разумелось, что все мы, писатели, литераторы, газетчики, должны немедленно отправиться в действующую армию. Если кого-либо не брали во фронтовую газету или не посылали военным корреспондентом, он бурно протестовал и требовал: «Нет места в армейской прессе — берите меня рядовым солдатом, но только побыстрее…»

Помнится, в редакции «Нового мира» все текущие дела и работы как-то сразу же отодвинулись на второй план. Назавтра, 23 июня, я записал в своем дневнике:

«В редакции с утра царило оживление. Прибежал Леонид Соболев проститься, — уезжает вечером на Балтику. Зашел между двумя выступлениями на собраниях Алексей Сурков, — он уезжает на фронт от «Правды».

25 июня я внес в свою тетрадь «1941» такую запись:

«Обидно, что нас, комсомольцев, пока не берут в армейскую печать. Вдвойне обидно потому, что мы готовились к этой работе на случай войны. А какие замечательные газеты можно и нужно сейчас делать на фронте!»

И дальше шли такие строки:

«Живем ожиданием. Но ждать трудно. Повесток нет и нет. Каждый шаг делаешь с ощущением: это в последний раз. Последний визит в парикмахерскую, последняя встреча с товарищем, последняя ванна, последняя ночь в постели. А потом все снова и снова, и опять ждешь… Ожидание изматывает сильнее, чем самое трудное действие. Многие, кому посчастливилось, уже уехали на фронт. Вчера отбыл Сурков. Кажется, уехал Юра Корольков. Мартынов теперь — комиссар полка, Анисимов — политрук. Мечется по городу Аргутинская — ее не берут в армию потому, что она женщина. А ведь она вместе с нами только что закончила курсы военных корреспондентов…»

Еще запись — от 2 июля:

«К чести нашего народа, люди проявляют в этой сложной обстановке высокое чувство достоинства, непобедимую веру в конечную победу, незыблемое доверие к партии и изумительное единство. Вчера вечером у нас в Союзе писателей было партийное собрание. В партию вступали Шагинян, Антокольский, Алигер, критик Четунова. Хорошо говорила Мариэтта Шагинян:

— В эти дни невыносимо быть вне партии. Я всю жизнь была с партией, хотя и не осмеливалась просить о приеме в ее ряды…

Через несколько дней и я среди прочих молодых литераторов получил назначение в редакцию одной из фронтовых газет на должность «писателя» — была такая в штатном расписании военной прессы. Но когда я пришел в отдел печати Главного политического управления Красной Армии за литером на проезд к месту назначения, меня ждала неожиданность: по просьбе ЦК комсомола меня откомандировали на работу в «Комсомольскую правду». Там создавался отдел фронта, и мне предстояло стать его начальником.