Летучий корабль

Потом я уже не помню ни времени, ни пространства. Потому что, как мне кажется, когда проходит еще вечность и один день, и мы совершаем бесконечное число кругов по плацу, мир начинает представляться мне ярким пылающим колесом, в которое солнце захватывает все окружающие предметы — убогие деревянные строения, яркую зелень кустарников, что-то кричащих людей. Мне кажется, это вопит что-то одна большая глотка, черная, бездонная, как жерло вулканы. И в какой-то момент колесо вовлекает в свое вращение и меня, валит с ног, прижимая к белому песку, а он, едва соприкоснувшись с моим телом, тут же становится красным. Правда, красиво… Я слышу, как кровь толчками покидает мое тело, с каждым ударом сердца — гулким и быстрым. Раньше мне не часто приходила мысль послушать, как оно бьется, но вот теперь… так громко… будто колотится прямо в моих ушах.

- Сколько ударов получит изменник? — возглашает где-то очень далеко капитан Малфой.

Да, кажется, изменник — это я, и со мной будет сейчас то же самое, что и с Маркусом, если не хуже. Но мне не стоит бояться — я отогнал смерть, что приходила сегодня за моими друзьями, значит, я справился. Я же не просил ничего для себя.

- Он хорошо дрался, он и так весь в крови! Оставьте его! — о, сэр Энтони, если Вы будете так заступаться за меня на глазах своих соратников, Вы быстро потеряете все набранные Вами очки. Не стоит, я все равно грязь, труп, ну, планирую стать им к вечеру.

- Энтони, по законам он должен получить свое! — вразумляет Нотта старшего капитан Малфой.

Я ощущаю, что Довилль стоит надо мной, переводя дыхание. Как бы ни были ему неприятны поединки, но вот добивать меня придется именно ему.

- Двадцать, — выкрикивает кто-то из толпы.

Сейчас какой-нибудь изверг предложит пятьдесят, думаю я без особого интереса.

- Шестьдесят! — орет один из доброхотов, — он же за троих отрабатывает!

Я согласен, так мне не надо будет ждать до заката…

- Двадцать пять, — определяет Малфой, как и в случае с Маркусом Флинтом.

Ну, что же, значит, я не доживу до вечера, думаю я легко и отрешенно. Потому что Маркус не выжил бы без нашей помощи, а моя кожа уже сейчас разодрана так, что Флинту и не снилось. Я же сам не захотел останавливаться, когда Драко, а затем и Довилль сказали мне, что время вышло.

Они что-то кричат, потом я понимаю, что они что-то считают. Я понимаю, что они считают удары, которых я не чувствую. Вообще. Я слышу свист бича над головой, понимаю, что что-то вспарывает мне кожу, но… мне просто кажется, что все большая и большая тяжесть наваливается мне на спину, словно ватное жаркое одеяло.

- Он без сознания, Люц, — слышу я голос Довилля, очень неясно, как сквозь толщу воды.

- Северус, еще семь ударов.

- Хватит, — он, видимо, бросает бич на песок рядом со мной. — Мальчишка уже, считай, наполовину труп.

Почему он говорит им, что я без сознания? Он же видит, что это не так. Ему не хочется избивать бесчувственное тело? Должно быть, это, правда, неинтересно. А вот мне интересно смотреть на огненное колесо, которое занимает теперь весь мир, без остатка, оно катится прямо на меня, достает от земли до неба — веселое, яркое, все никак не может докатиться. И от него жарко. И очень хочется пить. А вот пить мне никто не даст, это я помню очень четко, зато уложат на деревянный помост, покрытый пальмовыми листьями. А так как доски пригнаны друг к другу неплотно, я могу наблюдать, глядя сквозь неровные щели, как до земли время от времени долетают капли моей крови, разбиваются и становятся огромными цветками с алыми лепестками, крупными, жадными, раскрывающимися навстречу мне, словно гигантские губы. А в самой их сердцевине дрожит капелька влаги — то, что я так хочу, но так и не могу получить. Вода, они не дадут мне воды…

А в кустах, придвинувшихся почему-то так близко, наверное, бродят дикие звери, привлеченные запахом моей крови, потому что люди с громкими голосами зачем-то отгоняют их от меня. Наверное, им кажется, что сожрать еще живого человека — это негуманно. Потом Драко мне расскажет, что охрана отгоняла от меня вовсе не диких зверей, а его, Тео и Кейт, пытавшихся тайно пронести хоть кружку воды. И было это далеко за полдень.

А вот одеяло, придавившее меня к помосту, становится все более плотным, все сильнее давит мне на плечи. Я не могу стряхнуть его и вдруг понимаю, что это не одеяло, это моя спина, на которой не осталось ни единого участка неповрежденной кожи. И мое сознание начинает потихоньку проясняться, колесо откатывается обратно за горизонт, вновь становясь солнцем, видеть которое я не могу.