Лев правосудия

Мне было интересно послушать о маме, но я прервала воспоминания Тиины и спросила, когда именно Давид приходил. Она принесла толстый ежедневник и выяснила, что это было двадцать третьего марта — за пару недель до того, как я приехала в Италию. А мне он твердил, что находился там неотлучно с февраля.

Мое время истекло, пора было возвращаться в «Санс ном». Тиина Мякеля спросила, когда мы могли бы снова встретиться: ей интересно познакомиться с дочкой Аннели поближе. Я не стала ничего обещать. Я была так оскорблена и зла на Давида, что хотела выбросить кольцо с рубинами в море и разорвать все его фотографии.

Свободное время у меня появилось только через полторы недели, в понедельник. Воскресенье мы посвятили уборке и заготовкам на завтра, так как в неполном составе персонал не мог справиться со всем вовремя. Октябрь сменился ноябрем, становилось все более мрачно. Я всегда думала, что Хельсинки — хорошо освещенный город, но сейчас везде замечала мрачные закоулки, и темнота съедала всю мою силу. Ни пробежки, ни шоколад, ни витамины не помогали мне взбодриться. Пару раз в ресторан звонил Транков, желавший продолжать наши художественные занятия, но, к моему удивлению, без возражений принимал ответ, что я слишком занята работой. Во время второго разговора выяснилось, что он вскоре должен уехать с Сюрьяненом в Москву. Обещал позвонить по возвращении, но не знал, когда это будет. Попрощавшись, я ощутила, что избавилась от заботы; похоже, Транкову я уже надоела.

В шесть часов вечера я не выдержала: позвонила в международную телефонную справочную и выяснила номер Антона Сталя в Тарту. Координат других членов семьи найти не удалось. Я также нашла адрес; Давид рассказывал, что его семья живет в центре, поблизости от старого парка у крепостного рва. Я посмотрела в Интернете карту города и убедилась, что эти его сведения вполне согласуются с адресом. Когда мы были в Монтемасси, Давид мечтал, что по возвращении в Эстонию свозит меня познакомиться с его семьей. Я верила, что он правда этого хотел.

Я выглянула из комнаты посмотреть, чем занимается Моника. Свободные вечера она обычно посвящала медитации и в это время ничего не слышала и не видела. Тем не менее я закрыла все двери между нами: не хотела, чтобы даже Моника знала, как горячо я интересуюсь любой информацией о Давиде.

Приготовься услышать, что Давид умер, сказала я себе. Или что он в Тарту со своей женой. Или в тюрьме в Белоруссии. Подготовься к чему угодно, механически повторяла я мысленно, когда набирала длинный номер: выход за границу, потом код Эстонии, потом домашний телефон Сталя. Сведений насчет мобильников этой семьи не нашлось.

— Ева Сталь, — ответил женский голос.

На заднем плане слышался шум телевизора, пылкий мужской голос что-то вещал — должно быть, спортивный комментатор.

— Вы мать Давида Сталя? — спросила я по-шведски, на родном языке Евы.

— Кто это говорит?

Голос женщины сразу сделался подозрительным, она шепнула в сторону что-то по-эстонски. Звук телевизора уменьшился: значит, теперь меня слушал и кто-то другой.

— Я Хилья, подруга Давида.

В последний раз Давид виделся с семьей год назад осенью. Сейчас я узнаю, заходила ли тогда обо мне речь.

— Какая подруга? — Вопросы посыпались на меня градом. — Что происходит? Что вы знаете о Давиде? Где он сейчас? Вы из полиции?

— Когда вы видели своего сына в последний раз? — выпалила я. Возможно, их замешательство сейчас будет лучшим моим союзником.

— Год назад! После шестнадцатого апреля мы не слышали о нем ничего, кроме того, что сказал тот финский полицейский. Вы ведь тоже финка? Вы говорите по-шведски, как финка, и у вас финское имя.

— Да, я финка. Этот полицейский, который звонил вам, мог быть мой коллега Мартти Рютконен. Это так? Он больше не ведет дело Давида.

— Это был Рютконен. Приятный мужчина. Вы сказали, вы друг Давида. Как ваше полное имя?

— Хилья… Карттунен. Я также коллега Давида по Европолу.

Если Рютконен снова свяжется с родителями Давида и услышит о моем звонке, он, конечно, догадается, кто звонил, но сейчас не было времени колебаться.

— У вас есть новости о Давиде? Он наконец в безопасности? Или угодил в тюрьму из-за того итальянского убийства, которого не совершал? — В голосе Евы Сталь тревога смешалась с надеждой.

— Мы не знаем. Мы потеряли его след.

Женщина горестно охнула; я могла бы сделать то же. На мгновение захотелось признаться, что я также безуспешно ищу информацию о ее сыне, и помешала мне только гордость.

— Что он рассказал вам об убийстве Карло Дольфини?

— Только то, что он невиновен. Ведь это правда?

Я не знала, что ответить. Давид лгал мне, так почему он не мог солгать и матери?

— Давид сказал, что был у Яана. Вы знаете его, Яана Ранда? Он сейчас монах в Тоскане, его там зовут братом Джанни. Но и Яан ничего не знает о Давиде.

— Я встречалась с Яаном.

— С Яаном обошлись очень несправедливо, они могут так же поступить и с Давидом! Вы можете чем-то помочь?

Я бы очень хотела знать, что Ева Сталь имела в виду, говоря о Яане Ранде, или брате Джанни, но не стала спрашивать. Лучше самой пообщаться с монахом.