Лев пробуждается

— С сего момента Дуглас в состоянии войны, человече. Я желаю, дабы оный лотианец с его псы удалились отсель нимало не медля; мне дела несть, подвергнет ли сие их опасности. Я не верю челяди ни единого лотианского владыки и не желаю, абы какие-либо лотианцы дожидались возвращения сюда Сьентклеров, выплутовавших английский мир в Эрвине и ищущих себе выгоды.

Андру, не считавший, что Сьентклеры переменили камзол, хотел было вступиться за них, указав, что изначально они не побоялись изрядного риска, придя оборонить замок. Он открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег, но слова как-то не складывались.

Томас хмуро поглядел в спину ретирующегося Мализа Белльжамба, а после развернулся к Андру, как спущенный с поводка терьер.

— И едва сия мерзостная свинья будет по ту сторону рва, врата замкнуть, мост поднять и опускать только по моему слову.

Обернулся, чтобы поглядеть сквозь прорезь окна высоко в квадратной громаде цитадели.

— Когда Смелый воротится, — пробормотал он под нос, — то найдет сей замок готовым к войне.

Андру, видя, что Тэм принял решение, поспешил исполнить приказ.

* * *

Когда мост задрожал, Псаренок замер, а потом поглядел на догорающий факел. Пряженик захныкал, и только тогда Псаренок понял, что означает эта дрожь. Оба услышали скрежещущий удар, а потом не столько увидели, сколько ощутили, как лебедки вытягивают опоры. Потом массивный противовес качнулся, и Пряженик, испустив стон, бросил свой горшок и устремился к веревочной лестнице, локтем пихнув Псаренка в слякоть на дне колодца.

Наверху Пряженик толкнул не шелохнувшийся люк, а потом с криком замолотил по нему кулаками. Противовес — громадный барабан на манер скатанного великанского одеяла — медленно качнулся вниз, увлекая тяги, невидимые балки, прикрепленные цепями к мосту через ров, поднимающие его.

Заверещав, Пряженик сверзился с лестницы с руками, окровавленными от ударов по дереву.

— Ложись! — заорал Псаренок. — Брюхом наземь!

Обтесанный гранит прошел над Псаренком — исполинский круглый груз, движущийся с тяжеловесной неспешностью, в то же время куда стремительнее, нежели прежде, благодаря свежей смазке. Псаренок ощутил, как груз задел его, будто великан ущипнул пальцами за спину. И вцепился в Пряженика.

Перед Псаренком промелькнуло перекошенное лицо, красный зев рта, вытаращенные глаза, исказившиеся, когда до него вдруг дошло, что он чересчур крупный, что костлявый недомерок, которого он всегда презирал за худосочность, может проскользнуть под катящимся грузом, а он — нет.

Подхватив Пряженика, груз понес его назад, к дальней стене, и Псаренок, прикрывший голову руками, услышал хруст ломающихся костей и последний, отчаянный вопль в холодной тьме.

Храмовый мост, Анник Уотер

Отряд Апостолов на земле, июль 1297 года

Дождь с шелестением капал с колокола над их головами в арке мокро поблескивающего деревянного моста. Хэл знал, что колокол наречен «Глория», сиречь «слава», потому что Куцехвостый Хоб всем об этом возгласил, с прищуром вглядевшись сквозь сеющуюся мгу, чтобы прочесть выгравированное на колоколе имя, и гордясь своим умением узнавать буквы, хотя ему и пришлось немало потрудиться, складывая из них слово.

Чтобы позвонить в колокол, надо было дернуть за белую веревку, сейчас усыпанную бусинками сбегающих дождевых капель, предупреждая Бедных Рыцарей Храма Тон, что путники пришли с миром, ища помощи или убежища. Хэлу отчаянно хотелось оказаться в крохотном храме, подальше от мороси, мелкой, как мука ручного помола, до нитки промочившей людей, сгрудившихся на мосту, в ожидании наблюдающих за всадниками на дальней стороне.

Его собственные люди сняли свои стеганые поддоспешники, отказавшись от защиты ради подвижности; промокшие одеяния стали тяжелее доспехов. Правый башмак они засунули за пояс либо повязали на шею, ибо правая стопа упорная и должна цепляться за вымешенную в слякоть землю изо всех сил. Левой же, продвигаемой вперед, нужна толика защиты, и хотя кожа башмака не спасет от пореза или мозжащего копыта, она все равно обеспечивает хоть какой-то комфорт.

Копыт Хэл не ожидал. Его промокшие люди сплотились, ощетинившись пиками, клинками и жуткими крючьями, и он предполагал, что английские кавалеристы — serjeants[37] в пристойных доспехах — спешатся и будут атаковать по мосту пешком.

Ему хотелось, чтобы они не стали этого делать, чтобы попытались взять с наскока и потерпели поражение. Еще больше ему хотелось, чтобы они просто уехали, рассуждая, как разумные люди, что в любой день — в любой момент — они все станут друзьями, скотты снова заживут в мире с королем и все будет ладно.

Более того, ему хотелось, чтобы Джону Агнцу, где бы он ни был, хватило ума не пытаться вывести угнанный скот из мокрого леса и повести через мост, дабы примкнуть к ним. Это стало бы как раз той провокацией, которой англичанам и недостает.