Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923

Фактически Троцкий взял на себя общее руководство подавлением восстания, выехав 5 марта на своем поезде в направлении Петрограда. В тот же день, с дороги, он послал телеграмму Склянскому: «Только овладение Кронштадтом покончит с политическим кризисом в Петрограде». Из поезда нарком также выразил свое недовольство командарму Тухачевскому тем, что без помех работает кронштадтская радиостанция, посредством которой местный революционный комитет пытался информировать страну и зарубежную общественность о событиях, происходящих в городе. Троцкий приказывал усилить радиопомехи [1040].

Поезд наркома не прибыл в Петроград, а остановился неподалеку от города, откуда Троцкий следил за развитием событий и давал указания. Если только несколькими годами раньше Лев Давидович охотно общался с кронштадтцами, выступал подстрекателем их антиправительственных выступлений, а в 1919 г. непосредственно руководил обороной Петрограда против Юденича, то теперь он никак не решался не только на посещение мятежной крепости, но даже на встречи с жителями Северной столицы, не без основания полагая, что ничего хорошего ни лично ему, ни представляемой им власти такие контакты не принесут. Возможно, Троцкий остался вне Питера и его пребывание поблизости от города носило секретный характер еще и по той причине, что он не хотел открыто брать на себя «жандармские функции» непосредственного руководителя подавления восстания тех, кто совсем недавно был так ему близок.

Троцкий настаивал на скорейшем подавлении Кронштадтского восстания, так как оно могло стать факелом антисоветского пожара на значительной части страны, привести к новой гражданской войне. Нарком понимал, что восстание началось в крайне неудачный для кронштадтцев момент — через несколько недель, когда вскрылся бы Финский залив, большевикам гораздо труднее было бы овладеть крепостью. Пока же сохранялся прямой доступ к крепости по покрытому льдом заливу, льдами были также скованы и в значительной степени лишены боеспособности находившиеся в гавани Кронштадта могучие военные корабли — линкоры «Петропавловск» и «Севастополь», являвшиеся основной ударной силой, которой могли располагать повстанцы. Для наркома ясно было и то, что искусственно взломать лед кронштадтцы будут не в состоянии, так как единственный базировавшийся в Балтийском море в это время крупный ледокол «Ермак» пребывал в Петроградском порту.

10 марта Троцкий передал по прямому проводу уведомление в Политбюро, где настоятельно предупреждал, что после ожидаемой вскоре оттепели остров «станет недоступным для нас», что Кронштадтом можно овладеть только до того, как вскроется Финский залив и сможет быть установлена связь крепости с заграницей. «Нужны экстренные меры, – продолжал Троцкий. — Опасаюсь, что ни партия, ни члены ЦК не отдают себе достаточного отчета в чрезвычайной остроте кронштадтского вопроса» [1041]. Ситуация была настолько критической, что Троцкий не исключал необходимости использования против кронштадтских повстанцев отравляющих веществ

[1042]. Даже в самые тяжкие моменты Гражданской войны в большевистском руководстве не было такой паники и такого уныния, каковые имели место во время Кронштадтского восстания.

Так и не дождавшись захвата крепости, Троцкий возвратился в Москву, на X партийный съезд, предварительно дав в поезде лживое от начала до конца интервью корреспондентам английских и американских газет, повторяя нелепости по поводу того, что «заговор» был организован за границей, что организаторами «бунта» являлись эсеры и контрреволюционные генералы…

Положение в районе Петрограда продолжало Троцкого весьма беспокоить. 15 марта он писал Ленину: «В виду того, что в городе [Москве] бродят самые чудовищные слухи о Кронштадте, необходимо дать в газеты какое-либо сообщение по поводу положения дел. Может быть, наименее связывающей нас формой было бы напечатание в газетах того интервью, которое я дал третьего дня для английских и американских газет. Прошу немедленно сообщить, не встречается ли возражений» [1043]. Возражений явно не последовало, и на следующий день лживое интервью Троцкого появилось в центральных московских газетах, а затем и в провинции [1044].

После опубликованных 3 и 8 марта кратких правительственных сообщений с угрозами гарнизону и жителям Кронштадта это была первая и единственная вплоть до подавления восстания информация о происходившем. Несмотря на всю фальшь и ложь, которыми были проникнуты строки заявления (именно заявления, ибо ни фамилий корреспондентов, ни их вопросов советская пресса не обнародовала), публика, умевшая читать между строк, могла убедиться в том, что большевистская власть столкнулась в районе Петрограда с серьезными трудностями. Это проявлялось, в частности, в признании Троцким того факта, что «ликвидация кронштадтского мятежа несколько затянулась». Правда, Троцкий лицемерно объяснял затяжку стремлением уберечь от излишних жертв части Красной армии и «всячески щадить мирное население» Кронштадта. Но в 1921 г. в это, наверное, не многие уже верили.